Серьёзный взгляд Виктора, устремлённый сквозь меня, вернул в настоящее.
— Понятное дело, — пожала плечами мама. — Ты уже полмира объездила, а нашу страну не знаешь.
— Я обойдусь и без моря, если нашей, неизвестно откуда взявшейся бабушке, понадобилась моя помощь. Как её зовут? Вероника?
— Просто Ника, — мама подняла вверх брови, умудряясь при этом не морщить лоб. Никакого ботокса: ежедневная гимнастика лица перед зеркалом. — Ивановна.
Мы обе расхохотались. Просто Ника Ивановна звучало прикольно.
— Зря смеётесь, — заметил экстрасенс. — Ника имя сильное. Богиня победы.
— Вот мы и повоюем, — продолжала веселиться я. — Надеюсь, в её восемьдесят она ещё достаточна крепкая старушонка.
Улыбка сбежала с маминого лица.
— Я тебе не сказала, что она... передвигается в инвалидном кресле. Уже много лет.
Я нахмурилась: в мамином духе: умолчать о самом важном.
— То есть я должна катать её в этом кресле, переносить в постель и... — я хотела еще упомянуть про памперсы, но взгляд экстрасенса заставил меня замолчать.
За столом повисло молчание.
— Есть ещё что-нибудь, о чем я не знаю?!
— Расскажи ей эту историю, — попросила мама у Виктора.
— Начни с того, что ты знаешь, а я продолжу, что мне показали.
Виктор часто употреблял слово «показали». Я каждый раз закатывала глаза и однажды спросила наивным тоном: показали, как по телевизору?
— Ты можешь не верить, если тебе так уютнее, но не стоит иронизировать, — Виктор сказал это спокойно, но в голосе прозвучало опасение, словно я купалась в шторм.
— Начните хоть кто-то, и я пойду билеты покупать. Ночью дешевле.
Мама выпила залпом шампанское, поправила светлые, чуть ниже плеч, волосы — жест, который был замечен мной, как признак нервозности и откашлялась.
— Я много лет пыталась решить проблему одиночества. Прочитала много книг и не нашла ответа. А потом случайно попала к гадалке, и та, только увидев меня, запричитала: «Проклятье на тебе, женщина. Перешло на дочь твою, досталось от матери, той от твоей бабушки, бабушке от прабабушки, прабабушке...»
— Бред, — не выдержала я. — Прабабушки были замужем, у них были мужья и дети.
— Только девочки. Мальчики погибали при родах или младенцами, — уточнила мама. Я почувствовала, как по коже поползли мурашки, и мне стало страшно. Всю мою жизнь мне казалось, что маме просто не везло, да и мне тоже. В конце концов, мы же нравились мужчинам, они оглядывались нам вслед, трепетно добивались и ... пропадали без объяснений. Но наша жизнь итак была хороша: у нас были ум и деньги, свобода и красота. Нам завидовали, несмотря на одиночество.
— Но ты же сама говорила, что у меня всё будет хорошо.
— Я врала, — призналась мама. — Не поверила гадалке, которая сказала, что ты будешь расплачиваться за весь род. — Мамин голос задрожал. — Но Виктор, — она с нежностью взглянула на него, когда тебя увидел, уверил меня, что есть выход. И вот вчера позвонила Ника. В старой записной книжке, которую её сиделка нашла в шкафу, она обнаружила наш домашний телефон. Как хорошо, что я не стала его отключать.
Я всегда удивлялась этому раритету на журнальном столике, которым никто не пользовался, а мама продолжала оплачивать и протирать с него пыль. Телефон был дисковый, советских времен, которым ещё пользовалась моя бабушка, когда звонила своим подругам. Муж от неё ушел, когда маме исполнилось три года, замуж она больше вышла, хотя прекрасно одевалась, причёсывалась в лучших салонах и выглядела на все сто. Я до сих пор помню её голубое пальто с буфами на рукавах и широким поясом, подчёркивающим тонкую талию.
— А что случилось у Ники с сестрой?
Сегодня мама казалась особенно рассеянной, она всё время теряла нить разговора. Ника родная сестра моей бабушки. Они жили в разных городах, моя бабушка в Москве, а Ника в Сочи. По молодости часто ездили к друг другу в гости, а потом что-то произошло. Незадолго до смерти моей бабушки. Она умерла до моего шестнадцатилетия.
— Мама только перед смертью сказала, что виновата перед ней и просит, чтобы я попросила прощения за неё. Я тогда позвонила Нике, но она даже не стала разговаривать со мной и на похороны не приехала. Все, что я услышала: не надо чужое брать.
-Так ты не знаешь, что она взяла? — уточнила я.
— Нет. Ника сказала, что знает причину нашего одиночества, и я не смогла повесить трубку, как собиралась.
— Может, она всё придумала?! Старая уже, хочется внимания. Ей ведь все равно кто приедет: ты или я?
— Ей нужно передать тебе фамильную драгоценность.