-А я думала, мы будем худеть без Кати, - выдохнула я, облокотившись на кресле и делая глоток вина.
- Не надейся, - Ника улыбнулась. – У меня есть одна женщина на примете, которая работала в ресторане в «Жемчужине». Готовила так, что весь город приходил к ней кушать.
- О нет! А я-то надеялась посидеть на салатиках и овсяной кашке.
- Тебе-то что беспокоиться? Вон, какая худая?! И тебе силы нужны. Да разве ты справишься с тем – Ника выразительно посмотрела на кольцо – если есть не будешь? А ну-ка давай ещё крылышко.
- Не могу, - я поставила бокал на стол и сложила руки на округлившемся животике, чувствуя себя лягушкой.
Ника поклевала салат, мы снова выпили, не чокаясь, и она приступила без предисловий рассказывать про Тамару.
- Когда началась война, мне было четыре года, а сестре восемь. По иронии судьбы нашего отца оставили в тылу работать на Горьковском заводе, а дедушку Ивана отправили на фронт. Мария так плакала, что даже заболела. Как чувствовала, что больше он к ней не вернётся. Да ты, наверно, знаешь, эту историю?
- Да, но что было дальше, когда он вернулся.
- Вернулся он с молодой медсестрой, которая по иронии судьбы ещё и оказалась маминой подругой. У Марии началась депрессия, она снова слегла. Иван хотел и внучек своих увидеть, и дочек, но Тамара назвала его предателем и объявила ему, чтобы он навсегда забыл о своей бывшей семье. Так мы лишились дедушки. А он был ещё и герой войны. Но тут надо было знать мамин характер. Гордость превыше всего. Она шла по жизни с высоко поднятой головой, а тут такое. Так что она предпочла выкинуть из своей жизни отца, пусть он и прошёл через ад и вернулся с медалями. А влияние моей мамы на семью было так велико, что ни её сестра, ни её мать, ни мы, малышки, ослушаться её не могли. Да и сам Иван после их разговора к нашему дому не приближался. Я знаю: он несколько раз приходил, просил прощения, но её обида была так велика, что даже через двадцать лет, когда он умер, она не пришла проводить его в последний путь и никому не сказала о его смерти. В нашей семье нельзя было упоминать о нём. На все вопросы, Тамар отвечала: он предал нас. А когда у Ивана родился слепой сын, Тамара только сказала: так ему и надо. Бог отомстил за нас.
Я вспомнила отца. Интересно, если бы они встретились, моя мама простила бы его? Ведь, судя по тому, что она ничего о нём не рассказывала, в душе её до сих пор обида.
- Что думаешь, Авдотья? Права она была или нет? Как бы ты поступила на её месте?
- Я бы простила. Он прошёл через ад. Эта медсестра помогла ему выжить. И ещё знаете, я бы на месте Марии, не стала бы так жить.
- Это интересно, – Ника подняла правую бровь. – Продолжай.
- Это же было в Нижнем Новгороде? – Ника кивнула. - Я была там на экскурсии. Думаю, я сделала бы причёску, надела бы самое красивое платье и пошла гулять на набережную и познакомилась бы с кем-нибудь. Жизнь ведь продолжается. Марие было пятьдесят, моей маме чуть меньше. Это же ещё не возраст. Нужно жить дальше. Через слёзы и боль. Я бы попробовала устроить так, чтобы он общался с дочерями. Хотя бы с младшей, если уж старшая была так непреклонна.
- Знаешь, тогда была война. Мужик был один на десять баб. Не думаю, что Мария бы смогла завести какие-то отношения.
- Если бы хотела, завела, - горячо сказала я, отпив вина из бокала. – Пусть даже несерьёзные. Отвлеклась бы и не сидела бы в молчании, уставившись в одну точку.
- А ты молодец. Могу ли я надеяться, что если Таркан женится, ты не впадёшь в депрессию?
- Таркан женится, – уверенно сказала я, вспомнив сон и тут же ощутив глухую боль в груди. – А я буду жить дальше. У меня свидание назначено через две недели. Пусть мне слёзы вытирает. Его Максим зовут, мы на пляже познакомились.
Ника расхохоталась, подъехала ко мне и обняла. Мы поцеловались. Наверно, был самый подходящий момент, чтобы попроситься к ней жить, но позвонила маман.
- Дуняра, сама не знаю, но я беспокоюсь за тебя, - объявила она без предисловий.