Передо мной был вид изумительной красоты. Его обычную прелесть усиливал мягкий желтый свет полной луны, заливавший словно и небеса, и землю. К юго-востоку отчетливо и черно, словно бархат на фоне неба, торчал мрачный мыс Уиннифолда, а рифы Скейрс рассыпались черными точками по дрожащему золотому морю. Я встал и продолжил свой путь. Вода стояла далеко, и, пока я брел по грубой тропинке над россыпью валунов, меня вдруг охватило чувство, что я опаздываю. Тогда я ускорил шаг, перешел ручеек: обычно он журчал вдоль зигзага рыбацкой тропинки позади Уиннифолда, а теперь бурно шумел — вновь этот шум бегущей воды, глас потопа Ламмаса, — и свернул на гужевой проселок, что шел вдоль утеса и к месту, смотревшему прямиком на Скейрс.
Достигнув самой кромки утеса, где под ногами расстилались пышным ковром длинная трава и глубокий клевер, я без удивления увидел Гормалу: она сидела и смотрела в море. Поперек самого дальнего рифа Скейрс легла широкая дорожка лунного света и, стекая по острым скалам, которые клыками вырастали из пучин, когда море без волн отливало и по ним струилась белая вода, доходила до нас, омывая меня и Ясновидицу светом. Течения видно не было — вода лишь безмолвно поднималась и опадала в вечном движении моря. Услышав меня за своей спиной, Гормала повернулась — от терпеливого спокойствия на ее лице не осталось и следа. Она вскочила и показала на далекую лодку, что шла с юга и теперь поравнялась с нами, правя как можно ближе к берегу, у самого-самого края Скейрс.
— Гляди! — сказала она. — Лохлейн Маклауд идет своим путем. Вокруг скалы, его Рок уж близок!
Пока не видно было никакой опасности: ветер был ласковым, вода между своими накатами и откатами — неподвижной, а гладкость поверхности за рифами обозначала большую глубину.
И вдруг лодка словно встала на месте — мы находились слишком далеко, чтобы даже в такую спокойную ночь услышать хоть звук. Мачта согнулась и переломилась у основания, паруса вяло свесились в воду, а люгерный встопорщился большим треугольником, аки плавник исполинской акулы. Спустя считаные секунды по воде, будоража ее, двинулось темное пятнышко; стало ясно, что это пловец направляется к суше. Я бы кинулся ему на помощь, будь от этого хоть какая-то польза: увы, дальний риф находился в полумиле от меня.
И все же, хоть и зная, что это тщетно, я готов был плыть ему навстречу, но голос Гормалы остановил меня:
— Неужто ты не видишь, что, ежели и встретишь его среди тех рифов, проку от тебя, когда набежит прилив, не будет никакого. А ежели он пробьется, ты больше поможешь ему, дождавшись здесь.
Совет был верным, и я остался стоять. Пловец, очевидно, понимал угрозу, поскольку неистово греб, чтобы успеть в укрытие раньше, чем начнется прилив. Но скалы Скейрс смертоносно круты; они повсюду растут из воды отвесно, и взбираться по ним из моря — дело безнадежное. Раз за разом пловец пытался найти хотя бы щелку, чтобы зацепиться, — и всякий раз снова соскальзывал в море. Больше того, я увидел, что он ранен: его левая рука висела плетью. Похоже, он понял безысходность своего положения и, повернув, отчаянно поплыл к нам. Теперь он находился в самом гиблом месте Скейрс. Всюду там большая глубина, а игольные пики скал растут почти до самой поверхности. Видно их разве что при волнении в отлив, когда их оголяют волны; но на поверхности в спокойную погоду скал не разглядишь, поскольку завихрение волн вокруг невидимо. И здесь же, где течение огибает рифы и разбивается о каменистые массы, прилив бежит с невообразимой скоростью. Слишком часто я это видел — с мыса, где строился мой дом, — чтобы не понимать всей опасности. Я крикнул во все горло, но почему-то он меня не услышал. Мгновения до прилива растянулись, как вечность; и все же меня потрясло, когда донесся клекот набегающей воды, а следом — шлеп, шлеп, шлеп, все быстрее с каждой секундой. Где-то на суше часы пробили двенадцать.
Начинался прилив.
Спустя секунды пловец ощутил его воздействие на себе, хотя как будто еще и не заметил. Потом его понесло на север. Тут же раздался приглушенный крик, словно бы не сразу долетевший до нашего места: на миг пловца перевернуло в воде. Не приходилось гадать, что стряслось: он ушиб руку о подводный риф. Так началась бешеная борьба за жизнь, он плыл без помощи обеих рук в смертельном течении, становившемся все быстрее и быстрее с каждой секундой. Теперь он выбился из дыхания, его голова подчас пропадала под водой; и все же он не сдавался. Наконец, на очередной волне, влекомый собственной силой и силой течения, он ударился о подводные скалы головой. На миг он вскинул ее — и я увидел, как она алеет в сиянии луны.