Лёве предстояло облегчить Оленьке порученную ей агентурную работу и таким образом уговорить продолжить сотрудничество с Конторой. Он предпочел первый раз встретиться с ней в ее гримерной в студии УФА в перерыве между двумя съемками. Приехав на такси, брат привез ей в большой плетеной корзине специально заказанный в дорогом ресторане обед на двоих из нескольких отдельно упакованных блюд, среди которых был скрыт новый прибор, последнее слово звукозаписи.
Прибор, компактный и несложный в употреблении, назывался «шоринфон», или сокращенно «шорфон». Идея состояла в том, что Оленьке больше не надо будет писать донесения, а лишь наговаривать их на звукозаписывающее устройство. В СССР его совсем недавно начали применять при создании звуковых фильмов, и это один из первых образцов. Нужно было только поставить в прибор кассету с целлофановой лентой и диктовать сообщение. Для маскировки рекомендовалось в начале каждой кассеты продекламировать минут пять-десять текст из любой роли.
Оленька попробовала начитать свой сегодняшний монолог, потом нажала на кнопку, прибор минутку пожурчал, и она услышала свой голос. Это ее потрясло.
Лёва протянул ей плотный конверт, полный каких-то небольших плиток.
— Это тоже тебе. — Он вынул одну плитку — она оказалась маленькой кассетой. — Их пятнадцать, хватит на несколько лет. Спрячь все это получше — у тебя есть здесь сейф?
— Сейфа нет, но есть шкаф, ключ от которого только у меня. А почему ты решил, что лучше хранить шоринфон не дома?
— Я хорошо знаю Бабу Лулу. И уверен, что там нет такого уголка, куда бы она не сунула нос. А когда ты будешь начитывать свои донесения, она может ворваться к тебе в самый разгар звукозаписи и потребовать объяснений.
— Да, насчет характера нашей мамочки ты прав, но без нее я бы уже давно пошла по свету с протянутой рукой, — засмеялась Оленька, запирая шоринфон и кассеты в заветный шкаф, в котором держала под замком драгоценную французскую косметику.
Она поспешила на очередную съемку. А довольный успехом своей миссии Лёва поехал в отель готовиться к отъезду. Он слегка волновался, подъезжая к границе в спальном вагоне скорого поезда Берлин — Москва: а вдруг немецкие пограничники станут тщательно обыскивать его багаж? Но его беспокойство оказалось напрасным, осмотр был поверхностным, и он благополучно миновал границу. Зато пограничники на советской стороне оказались гораздо более въедливыми — они старательно перерыли весь Лёвин багаж и особенно заинтересовались его тубусом. Похоже, они никогда не видели нот, и объявили, что листы в тубусе исписаны секретным шифром. Эта идея так их увлекла, что они не заметили прозрачных калек с секретными чертежами.
Все попытки Лёвы объяснить им что-то про музыку и Берлинский фестиваль вызвали только презрительные усмешки, и в конце концов Лёва вытащил из тайного шва в рубашке номер телефона Конторы и потребовал срочно связаться с полковником Маклярским. Неизвестно, что на них подействовало, но они позволили Лёве позвонить, и все сразу образовалось. Единственная неприятность возникла, когда Маклярский прислал свою секретаршу Марию Иосифовну встречать Лёву на Белорусском вокзале, и та, взяв у него тубус с нотами, вручила конверт с билетом на тбилисский поезд, отходивший с Курского вокзала через час, таким образом исключив всякую возможность заглянуть к жене.
— Ваши родные уверены, что вы на Кавказе, не надо их разочаровывать, — рассудительно заявила Мария Иосифовна.
Выхода не было, и Лёва отправился на Кавказ. И об этом не пожалел.
Донесение Оленьки
Улицы Берлина заполнены тысячами молодчиков, приверженцев нацизма. Они, громко крича «Хайль!» и распевая любимые песни, маршируют к Рейхстагу. Геббельс произнес речь с грузовика, припаркованного на Вильгельмштрассе. В полицейских, которые пытаются заблокировать движение нацистских колонн, летит град камней. Стражи порядка в конце концов пускают в ход дубинки. Кого-то уносят на носилках. Наш швейцар, убежденный нацист, кричит, что полиция за это еще заплатит.
На следующий день Гинденбург отказывается назначить Гитлера канцлером. В ответ на это разогнан Рейхстаг.
Донесение Оленьки
Ходят слухи, что вся семья Вагнеров вступила в нацистскую партию. Но не только они, а многие представители романтического направления в немецкой литературе, как и большинство последователей Гете, симпатизируют нацистскому движению. Очевидно, их идеология чем-то близка душевному настрою восторженных писателей. Все эти хождения строем под маршевую музыку, все эти массовые сборища под алым флагом со свастикой приятно греют романтические сердца. У них нет моего опыта русской революции, и они не знают, чем эти сборища и хождения с флагом кончаются. Из-за этого мне пришлось уехать из России, надеюсь, из Германии уезжать не придется.