— Как сохранить цветы, чтобы они не завяли до утра? — спокойно спросила Евгения.
— А поручите это мне и тогда будьте спокойны, — сказал Ренн. — Я сохраню. Я знаю, как обращаться с живыми цветами. Смотрите, как свежи мои цветы. Они, правда, живые… Живые, как птички, которые поют песни.
— Но они очень глупо срезаны, — заметила Julie, обращаясь к Евгении. — У одних очень длинные стебли, у других — почти ничего. Трудно сделать что-нибудь из таких странно срезанных цветов.
Немец громко захохотал.
— Она знает только бумажные цветы! Она думает, что стебель это — проволока, которую можно нарезать вершками или аршинами, как ей хочется. Она это думает! — смеясь и подмигивая, заговорил он.
— Вы не можете знать, что я думаю, — обидчиво начала француженка, но в эту минуту дверь быстро отворилась и в комнату поспешно вошел высокий седой человек со впалою грудью и беспокойным нервным лицом.
Он увидал стол, покрытый зеленью, и внезапно остановился.
— Да… вот что! — тихо сказал он. — Это к завтрашнему… Прекрасно, прекрасно. Не жалейте цветов, Ренн. Отдайте все, все…
— Больше не надо, папа, — спокойно заметила Евгения.
— Отчего больше не надо? — удивленно спросил старик. — Все, которые есть, все надо. А где же Татка? — с беспокойством спросил он, оглядываясь вокруг. — Татки здесь нет! где Татка?
— Я здесь! — тихо откликнулась девочка из угла.
— Она опять капризничает, — сказала Евгения.
— Тата! Татушенька! — с нежностью и бесконечною лаской позвал отец и быстро направился к большому креслу. — Ты что? а? что с тобой?
— Она становится невыносима, твоя Татушенька! — сухо заметила старшая дочь.
— Что с тобой? что? — не слушая ее, с беспокойством продолжал старик. Он нагнулся над девочкой и жадно, внимательно вглядывался в ее лицо. И он видел, что это детское личико с большими светлыми глазами, с маленьким носиком и кругленькими полными щечками делало невероятные усилия, чтобы не расплакаться и улыбнуться отцу. Веки быстро моргали, смахивая слезы, губы кривились и дергались, а в глазах, устремленных прямо на него, выражалось так много тоски и недоумения, что от этого взгляда у отца защемило на сердце.
— Случилось что-нибудь? — шепотом спросил он. — Что случилось?
— Я не хочу… помогать, — еле слышно прошептала девочка.
— Не хочешь? чего ты не хочешь?
— Плести веночек.
Он помолчал, точно обдумывая то, что только что слышал, и еще ближе, еще пристальнее взглянул в глаза ребенку.
— Так не хочешь? — спросил он.
— Не хочу! — прошептала девочка, не спуская с него своего тоскливого, недоумевающего и доверчивого взгляда.
— А вот я тоже не хочу! — вдруг сказал он и сел на кресло рядом с ней.
Она удивленно оглянулась на него, и личико ее чуть-чуть просветлело.
— Отчего? — быстро спросила она.
— А я сам хочу нарвать цветов, — зашептал он, все еще пристально вглядываясь в нее, — чтобы никто меня не видал… Набрать тех, которые она любила… связать их в пучочек… и отнести самому… самому на ее могилку. Да?
Девочка глядела на него вдумчиво и серьезно и вдруг ясно улыбнулась ему в ответ.
— У нас еще есть астры, папа… — неожиданно оживляясь, быстро зашептала она. — В цветнике… астры… Помнишь, она их любила? Отнесем ей астр! Беленьких, лиловеньких. Мы, вдвоем…
— Да, да! Мы с тобой… Отнесем…
Он порывисто обнял девочку, крепко прижал ее к себе и вдруг, точно вспомнив о чем-то неотложном, быстро встал с своего места и, не оглядываясь ни на кого, вышел из комнаты.
Венки были сплетены и вынесены в больших корзинах. Mademoiselle Julie ушла с Татой, чтобы уложить ее в постель, и в большой полутемной зале осталась одна Евгения. Она ходила взад и вперед вдоль темных окон, в которые громко и беспрестанно стучался частый осенний дождь.
В доме было томительно тихо, а на дворе бушевал ветер. Он налетал откуда-то издалека, ударял в стекла и обдавал их целым потоком дождя; он шумел в деревьях сада, срывал с них сухие листья и ветки, и они тоже ударялись о стекла. Рамы дрожали, и незакрытые ставни скрипели и жалобно стонали, удерживаемые большими железными крюками.
— Боже мой! что делается на дворе! — думала Евгения. — Осень… Потом зима — длинная, однообразная, жизнь без малейшего интереса, без развлечения, среди скучных людей, скучной природы. Жизнь, вся сплошь накрытая саваном!
Большая ветка ближайшего тополя хлестнула в окно, точно постучалась в него с отчаянной надеждой найти себе защиту и помощь.
Евгения чуть-чуть вздрогнула и отошла подальше от окон.