— У нас имеется двадцать две различные комбинации чисел, тогда как букв в русском алфавите всего только двадцать семь. Это что‑то другое, — твердил Ваня, — какой‑то другой метод зашифровки. Но в чем здесь дело — мне непонятно.
Друзья немного приуныли. Орешек оказался крепче, чем они предполагали.
Как‑то в середине сентября Ваня встретил в коридоре института профессора. Здесь, в учебном заведении, он казался более суровым и официальным. Ваня поздоровался и спросил с волнением:
— Андрей Васильевич, не разгадали шифрованной записки?
— Какое там! Представь себе, эта записка где‑то затерялась. Пробовали искать — безнадежно.
Профессор махнул рукой и ушел. Ваня хотел сказать, что у него есть копия, но раздумал. Профессор здесь был для него не товарищем по работе, а деканом. Дружба, зародившаяся на геологической разведке, распалась в Москве.
Ольгу Ваня встречал редко, только в лаборатории, так как она училась на третьем курсе.
При встречах Ольга улыбалась ему, весело болтала и смеялась, как со старым знакомым, но Ваня всем существом своим чувствовал, что он ей безразличен. Это огорчало его.
Званцев работал в Академии наук и в институте не бывал. Чаще других Ваня видел Пашкевича, так как он вел у них практические занятия по исторической геологии.
Однажды, впрочем, Ваня встретился в коридоре института с инженером Званцевым:
— Здравствуйте, Сергей Ильич, что вы у нас тут делаете?
— Да вот Пашкевич просил заместить его на несколько занятий. Он уехал куда‑то по семейным делам. Кстати, Ваня, наша таинственная записка потерялась.
— Сергей Ильич! А у меня есть копия с нее. Я тогда же списал записку к себе в тетрадь.
— О! Ну и молодец же вы, Ваня. Значит, можно попробовать разгадать. Вот что: принесите‑ка мне записку на квартиру сегодня вечером. Займемся расшифровкой.
Вечером Ваня отправился к Званцеву.
Инженер жил в Староконюшенном переулке, занимая вместе с матерью небольшую квартиру. Когда Ваня вошел в его комнату, первое, что ему бросилось в глаза, — ковер на стене, увешанный всякого рода холодным оружием.
— Богатая и интересная коллекция у вас, Сергей Ильич.
— Ну, идите, я вам покажу.
Званцев снял со стены большой складной нож с ручкой из оленьего рога и раскрыл его.
— Это настоящая испанская наваха. Ее мне приятель привез из Испании. Это фамильное оружие, оно переходило от отца к сыну, смотрите — здесь выгравированы имена владельцев: Педро, Родриго, еще Педро, Мигуэль… А вот этот нож с зеленой костяной ручкой — сербского происхождения. Видите, здесь на лезвии их марка: горный козел.
— А вот тоже любопытная штука! — И Званцев снял со стены клинок странной формы в кожаных ножнах. — Это японский самурайский нож, таким ножом самураи делают себе харакири.
Ваня засмеялся.
— А это у вас старый кавказский кинжал?
— Да. Я купил его в Тбилиси, на базаре, у чеченца.
— А вот это настоящая старинная рапира. — Званцев снял со стены шпагу. — Она тверда и вместе с тем гибка и упруга.
Он обернул ее вокруг пояса, затем отпустил. Шпага расправилась со звоном и упала на пол.
— А вот и венец моей коллекции — смотрите. Эта кривая, на вид неказистая турецкая сабля — не что иное, как настоящий булат. Мне посчастливилось купить его у казака во время войны. Наверное, каналья, снял с убитого. При правильном ударе этой саблей можно перерубить стальную шашку, как деревянную палку.
Осмотрев оружие, Ваня передал инженеру списанный в тетрадь документ и рассказал о своих неудачах.
Тот долго и внимательно рассматривал ряды цифр.
— Разумеется, — сказал он, наконец, — это не секретная азбука, это совсем другой способ шифра. Я думаю, что его можно расшифровать только с помощью специальных таблиц.
— Но в состоянии ли мы сами расшифровать такое письмо?
— Для нас с вами, Ванечка, надо полагать, это почти невозможно.
— Что же тогда делать?
— Передать письмо в руки, более искусные, чем наши. Что же еще придумаешь?
Скоро Ваня распрощался и пошел домой.
Дня через два после лекций Ваня зашел, как обычно, в читальню просмотреть газеты. Он прочел главнейшие известия на первой странице и перевернул следующую. Тут взгляд его упал на верхний правый угол листа. Там стояло: