— Уверена, что Вы незаслуженно себя обвиняете, — сказала я мягко. — Что такого страшного могли Вы ей сказать?
Он посмотрел на меня невидящими глазами.
— Этого, дай Бог, Вы никогда не узнаете, ибо я больше не скажу ни одному живому существу. Только знайте, что Кларисса очень похожа на мать, и я не хочу, чтобы на моей совести была и ее смерть. Я стараюсь защитить ее, как могу, но Ваше присутствие в доме сделало гораздо больше, чем все мои усилия. Продолжайте обращаться с ней, как начали, тогда она будет в порядке.
— Я и не собираюсь вести себя иначе. Но то, что Вы рассказали, мне пригодится.
Он кивнул.
— Хорошо. Ничего большего я не прошу.
Он сделал знак рукой, чтобы я ушла. Такого конца я не ожидала, но не винила его. Я понимала, что боль воспоминаний давала ему на это право.
Глава 10
Наш разговор кое-что прояснил для меня. Он подтвердил догадку, что лорд Вульфберн хранит тайну, — тайну, которая стоила жизни его жене. Это также объясняло стремление Клариссы скрыть ее собственные страхи. Она не могла причинить отцу горе, которое причинила однажды ее мать. Мне ничего не оставалось делать, как соблюдать бдительность и не давать ей повода для нервозности, к которой она была склонна. Я поняла, что воздух и прогулки ей крайне необходимы, даже больше, чем уроки.
Мы часто бродили по болотам, эти прогулки приносили много радости, были интересны, и Кларисса все реже вспоминала о руинах. Но в ее поведении я обнаружила что-то еще, что меня огорчало. Она часто спрашивала, почему мы больше не бываем у Пенгли и почему мы не приняли участие в охоте, хотя нас приглашали. Ее проницательность беспокоила меня, ибо она означала, что ребенок заметил, какие натянутые отношения сложились у ее отца с соседями.
Однако отсутствие другого общества сблизило нас теснее. Сначала я не осознавала, каких успехов достигла в наших отношениях. Мне открыла глаза сама Кларисса.
Однажды мы гуляли на болотах. Солнце начинало садиться: мы в тот день вышли позже обычного. Дул довольно резкий ветер, он не только закручивал вокруг ног наши юбки, но приводил в движение всю растительность, что, в свою очередь, придавало какую-то сказочность зеленой равнине, простиравшейся вокруг.
Кларисса, разрумянившись, приплясывала от восторга, качая головой и восторгалась волнообразным движением и шелестом травы. Впереди вспорхнули две большие птицы и взлетели прямо перед нами.
— Смотрите! — воскликнула Кларисса. — Одна птица большая, другая маленькая. Совсем как мы.
Я засмеялась.
— Возможно. Даже птицы обучают своих птенцов. Интересно, нравится ли им учиться?
Она тут же закивала головой.
— Было бы очень нехорошо, если бы им не нравилось. Может быть, этому птенцу повезло и его учительница похожа на Вас, Джессами. Тогда ему обязательно нравятся уроки.
— А если ученик так же внимателен, как ты, его учительница тоже довольна.
Она посмотрела на меня снизу вверх и улыбнулась широкой открытой улыбкой.
— Вы говорите правду, Джессами?
— Конечно. Я всегда говорю то, что думаю. Что ты имеешь в виду?
— В тот день, когда мы познакомились, Вы сказали, что не уедете от меня. Тогда я не поверила, а сейчас верю.
Я почувствовала, как комок подступил к горлу, и обняла ее за плечи.
— Очень рада это слышать. Ты мне дорога, как дочь.
— А Матильда тоже? — спросила она.
— Конечно. Если я люблю тебя, значит, и ее тоже.
Она удовлетворенно кивнула.
Мы шли молча. Набухшая земля пружинила под ногами, запах болота становился более резким. После дождя природа ожила, зелень травы приобрела более насыщенный цвет — темно-зеленый, сочный: Тут и там пробегали кролики, пару раз нам на глаза попадались торчащие из-за кустов уши и бдительные глазки-бусинки, наблюдавшие за нами. Воздух был чист и полон звуков. Это был необычный день: и по своей особой красоте, и по тому чувству покоя и безмятежности, которое передавалось мне от природы. Даже мысль о возвращении в мрачный Холл не в состоянии была испортить очарования.
Внезапно со стороны дороги раздался крик. Я огляделась, но никого не увидела. Крик повторился. Кларисса потянула меня за рукав.
— Он там, у скал.
Я посмотрела, куда показывала она, и поняла, почему я сразу не заметила человека: он не стоял, а сидел на корточках. Рядом на траве лежал еще один человек, голова его покоилась на сложенном пальто. Недалеко торчали дула их ружей, прислоненные к камням.
Я взяла Клариссу за руку, и мы поспешили к ним. Сначала меня одолевали сомнения, правильно ли я делаю, подвергая опасности ребенка. Но, когда мы подошли ближе, страхи рассеялись. По одежде было видно, что это джентльмены.
— Какое счастье, что Вы оказались поблизости, — проговорил первый, как только мы приблизились настолько, что могли разобрать слова. Он разглядывал меня из-под опухших век; видимо, остался доволен осмотром, и перевел взгляд на лежавшего на траве компаньона.
— У моего друга внезапно выстрелило ружье и поранило ему ногу.
Лежавший громко застонал и пробормотал: «Черт побери, какое невезение!»
Штанина на ноге пропиталась кровью, поверх колена была завязана тряпка, чтобы остановить кровотечение. Я взглянула на его лицо — оно было мертвенно бледным и покрыто испариной. Ему срочно требовался врач, хотя рана и не казалась опасной для жизни — пуля задела икру.
— До Вульфбернхолла добрая миля расстояния, но ближе другого жилья нет. Я могу сходить и позвать кого-нибудь на помощь.