Потом фотографии изменились, судя по датам, отпечатанным на снимках, это произошло на четвертый месяц ее пребывания в Дублине. Фотографии во втором конверте были десятками изображений одной Алины, в самых разных уголках города. По тому, как она смотрела на фотографа, было ясно, что она в него безумно влюблена. Я с неудовольствием отметила, что мужчина, который фотографировал ее, сделал самые лучшие снимки моей сестры, которые я когда-либо видела.
Всем хочется верить в разделение на черное и белое, на добро и зло, на героев, которые во всех отношениях герои, и на злодеев, которые невероятно злы, однако то, что я узнала за последний год, свидетельствовало, что в жизни такого не бывает. Хорошие парни способны творить по-настоящему отвратительные вещи, а плохие могут иногда поразить вас невероятным геройством.
Этот плохой парень умудрился поймать и запечатлеть самое лучшее в моей сестре. Не просто ее красоту, а тот уникальный внутренний свет, который отличал Алину от всех остальных.
А потом он погасил этот свет.
Я не могла понять, почему никто не мог описать мне его. Он ездил с моей сестрой по всему городу, и все-таки никто не помнил даже того, какого цвета у него волосы.
Они были цвета мерцающей меди, отсвечивающей золотым блеском, и ниспадали до талии. Ну и как, как люди умудрились этого не запомнить? Он был выше Бэрронса, и под его дорогой одеждой скрывалось тело, которого многие добиваются лишь благодаря долгим часам в спортзале и строгой самодисциплине. На вид ему было лет тридцать, однако с тем же успехом могло быть меньше или больше; в нем чувствовалось что-то неподвластное времени. Кожа его была смугло-золотистой. Даже когда он улыбался, его странные, медно-карие глаза оставались высокомерными, как у потомственного аристократа. Теперь я понимала, почему он обставил свой дом с экстравагантной пышностью, свойственной Королю-Солнцу, построившему дворец в Версале: этот стиль подходил парню Алины, словно перчатка. Я бы не удивилась, узнав, что он и был королем – одной из тех маленьких стран, о которых многие люди даже не слышали. Единственным, что портило его красоту, был длинный шрам на левой щеке, который тянулся от скулы до уголка рта. Впрочем, этот шрам его не то чтобы портил, он лишь делал парня моей сестры более загадочным.
Фотографии, на которых они с Алиной были вместе, явно снимал кто-то другой, но никто не только не смог описать этого человека полиции, никто даже не вспомнил его имени.
Вот они держатся за руки и улыбаются друг другу. Вот они гуляют по магазинам. Вот они танцуют на столе в одном из пабов Темпл Бар Дистрикт.
А вот они целуются.
Чем дольше я рассматривала фотографии, тем сложнее мне было поверить в то, что этот человек – злодей. Алина выглядела очень счастливой рядом с ним, и он выглядел таким же счастливым, обнимая ее.
Я резко помотала головой. Она тоже так думала. Она верила ему до того самого дня, когда позвонила мне и оставила испуганное сообщение: «Я думала, что он помогает мне, – сказала она, – но – Господи, поверить не могу, что я была такой дурой! Я думала, что влюблена в него, а он один из них, Мак! Он один из них!»
Один из кого? Невидимых, способных каким-то образом превращаться в людей и обманывать даже ши-видящих? Я снова задумалась над тем, возможно ли такое в принципе. Если он не Невидимый, тогда кто же он такой и почему он действует заодно с монстрами? Этот человек должен был быть невероятно талантливым актером, чтобы обмануть Алину. Но она раскусила его только перед смертью. Что, если она заподозрила его и проследила за ним до этого здания? Дом стоит в Темной Зоне, в месте, которое заставляет инстинкты ши-видящей криком кричать о близости к источнику сверхъестественной опасности.
Размышляя о сверхъестественной опасности, слишком увлеченная исследованием дома, адрес которого дала мне Алина, и рассматриванием фотографий, я даже не поняла, что источник странного, манящего и одновременно пугающего чувства, которое вело меня сюда, находился не в самом доме. Он был сзади. За домом.
И становился сильнее.
Намного сильнее. Словно пробуждался ото сна.
Я собрала фото обратно в конверты, засунула во внутренний карман куртки и поднялась. Когда я торопилась через весь первый этаж к черному ходу, который мне еще предстояло найти, я заметила, что с зеркалами на стенах что-то очень и очень не так. Настолько не так, что я, заглянув в некоторые из них, перестала даже смотреть в ту сторону и ускорила шаг, проходя мимо. Эти сюрреалистического вида стекла впервые дали мне понять, что такое истинная «чуждость» эльфов. Пусть Видимые и Невидимые ходят и говорят точно так же, как мы, но они принадлежат к совершенно иному виду.
Я нашла заднюю дверь, заставила себя выйти и зашагала прямо к приоткрытой, сделанной из рифленого железа двери склада, который располагался за аллеей, метрах в двадцати от 1247 Ла Ру.
Что бы ни манило меня к себе, оно находилось там.
Судя по всему, в тот день я сошла с ума. Пусть я и двигалась почти бесшумно и держалась поближе к стене, но я туда зашла. Температура воздуха рухнула куда-то далеко вниз в тот момент, когда я переступила порог и нырнула в темное нутро склада. В этом здании можно было запросто обустроить несколько футбольных полей. Это была старая оптовая база, слева и справа от меня находились стеллажи высотой около десяти метров, а в пространство между ними могли бок о бок въехать два грузовика. Проход был заполнен завернутыми в пластик плитами, которые не успели разгрузить и уложить на стеллажи. Неровный бетон пола был завален деревянными ящиками, кое-где стояли вилочные погрузчики, замершие на половине подъема, словно склад внезапно опустел. В дальнем углу склада я заметила яркий, но мрачный свет и услышала голоса.