— Я уж советовала доктору перебираться в Рим.
— Прекрасная идея! Я помогу вам устроиться. Министр мой друг давних лет. Наши жены — подруги с детства.
— Спасибо на добром слове! Я подумаю.
— И думать нечего! — сказал полковник.
В номере отеля «Карлтон» Поль Эккерт возился с двумя хитроумными механизмами, размером с чемодан каждый. Аппараты состояли из стальных мощных пружин, пневматических узлов с баллонами и крепежных приспособлений. Журналист был перепачкан до ушей маслом, в комнате царил беспорядок. Но лицо у Эккерта было довольное. Когда заецала какая-то деталь, то швейцарец тихо со вкусом матерился. К тому моменту, когда появился доктор Зайдель, Поль собрал один из механизмов. Он осторожно поставил устройство на ковер. Потянул за стальной тросик. В этот момент вошел доктор, в то же мгновенье пружины, щелкнув, мощно ударили в пол, и аппарат, стремительно взлетев ввысь, крепко стукнулся о потолок и, сокрушив люстру, осколки которой обрушились на Эккерта, грохнулся на ковер.
— Видал! — воскликнул Ерема, стряхивая осколки, — Работает штучка что надо! Пусть знают, что и мы не лыком шиты!
В дверь тревожно забарабанили. Показалось взволнованное лицо коридорного.
Заключенные сидели попарно. В одной камере Бруно и Амадео, в другой — Джакомо и Антонио.
Антонио раскрыл шарик, вынул оттуда узкую бумажную ленточку, прочитал, что на ней написано. Взволнованно прошептал:
— В воскресенье! Если все обойдется!
Джакомо вдруг затрясло. Он никак не мог унять этой нервной дрожи.
— Ты что, Джако? — удивился Орландо.
— Трясет, ничего не могу поделать!
— Перед жандармами не трясся, когда били, а тут задрожал!
— Не верится мне что-то, Антонио! Уж очень все невероятно!
— Выйдет — так выйдет. Не выйдет — ну что ж! Еще что-нибудь потом друзья на воле придумают. Главное — не унывать.
— Они ничего не пишут — как и куда?
— Нет. Нельзя. Мало ли что!
— Понятно.
— Надо нашим передать на прогулке.
— Я сделаю.
— Хорошо.
Другая камера.
Амадео взволнованно ходил из угла в угол. Бруно сердито сказал ему:
— Сядь, Амадео! Возьми себя в руки.
Амадео покорился. Он прошептал:
— Неужели он самый настоящий советский парень — этот великан? Как ему удалось пробраться из России сюда? Вот смелый, дьявол! Идет на такой риск ради нас!
В рыцарской деревушке, что притулилась у обрывистого морского берега к югу от Регины, появился посторонний — худощавый скуластый кряжистый парень. Он прошел по узкой песчаной полоске к тому месту, где. возились со своими шлюпками рыбаки. Женщины видели с обрыва, как чужак объяснял что-то рыбакам, после чего началось оживленное и дружелюбное взаимное похлопывание по плечу. Женщины сгорали от любопытства, им не было слышно, о чем говорили мужчины с пришедшим парнем.
А там шел обмен улыбок и восклицаний:
— Советский парень! Хорошо! (Удар по плечу.)
— Итальянские рыбаки — хорошо! (Ответный удар.)
— Советский рабочий — это хорошо! (Новый радостный удар по плечу!)
В таком духе и шла беседа некоторое время. А потом Ерема сказал:
— Разговор. Очень важно. Секрет!
— Давай секрет. Секрет — хорошо!
— Очень хорошо! — подтвердил Ерема.
Они сели в одну из лодок. Вокруг сгрудились остальные.
— Секрет? — спросил пожилой рыбак.
— Секрет, — ответил Ерема.
— Давай! — предложил рыбак.
В воскресный вечер на шестичасовое дежурство по верхнему этажу заступили начальник смены Бордига и надзиратель Репосси.
Четверка заключенных с напряжением вслушивалась в тюремные звуки. Но пока все было спокойно.
К воротам крепости в восемь часов вечера подъехала комендантский лимузин, Из него вышел доктор Зайдель с букетом тюльпанов.
Доктора встретил с любезной улыбкой лейтенант Бартоломео Бисолатти:
— Однако надолго же вы задержались в Италии, синьор профессоре! Это для нас всех было сюрпризом.
— Да и для меня тоже.
— Затянулось излечение синьоры Гвиано? — язвительно улыбнулся лейтенант.
Они шли рядом. Доктор покосился на офицера. Неожиданно спросил:
— А правда, грудь у нее бесподобна? А, Бартоломео?
Лейтенант растерялся. А тут еще доктор игриво-заговорщически поддал плечом его так, что лейтенант чуть не грохнулся наземь. Доктор громоподобно расхохотался, погрозил офицеру пальцем и сказал:
— Ах, проказник! Ах, плутишка!
В этот же вечер в авиаклуб «Ломбардия» явился Эккерт и, коверкая слова, сказал дежурному диспетчеру аэродрома в своей обычной манере:
— Был заказ. Ночной полет. Большой планер. Так?
— Совершенно верно, синьор Эккерт! Двухместная «Савиола» к буксированию готова. Вы будете с пассажиром или погрузить балласт?
— Балласт. Вот. Груз.
— Сейчас вам его уложат.
— Сам.
— Сегодня летать над морем исключительно приятно, синьор Эккерт! От воды идет мощный ток воздуха.
— Буду летать долго.
— Счастливого полета, синьор Эккерт!
Ерема погрузил на второе сиденье пружинные механизмы, с которыми он колдовал в номере гостиницы. Дал знак пилоту самолета.
Самолет взревел и понесся по полю, увлекая за собой «Савиолу».
Они взлетели. Ерема отцепился, и самолет сразу же пошел на посадку.
Тихо-тихо было в вечернем небе Италии. Ерема набрал над морем высоту и стал делать широкие бесшумные круги над долиной, в центре которой находилась крепость Регина.
За комендантским столом была уже выпита не одна бутылка вина. У синьоры пылали щеки и блестели глаза. Она заливисто смеялась, томно поглядывая на мужчин, но особенно призывно — на могучего швейцарского доктора.
Тщедушный комендант впал от избытка чувств и вина в полуистерическое состояние. Он пытался пить на брудершафт с доктором, с лейтенантом и даже с собственной женой. Доктора он называл спасителем, лейтенанта — верным помощником, жену — другом жизни. Потом все перепутал, и оказалось, что друг его жизни — это как раз Зайдель.
В разгар веселья доктор взглянул на часы и сказал:
— Ого! Уже десять! Скоро пора отчаливать!
Все загалдели, что, дескать, еще рано.
— Душно-то как! — сказал доктор.
Тотчас вскочили полковник и лейтенант и, распахнув окно, отдернули шторы.
С высоты, на которой парил планерист, было отчетливо видно, как в погруженном во тьму здании блока № 1 вспыхнул светлый квадрат окна.
Ерема глянул на часы: десять. Он наклонил рычаг. Нос планера опустился, и большая птица стала бесшумно и плавно снижаться, приближаясь к крепости.
В центре крепости возвышался центральный корпус с плоской просторной крышей. Сюда, на крышу блока № 4, и направил свой планер Еремей Павлович. Он посадил его на брюхо. Планер с ходу проскользил несколько метров и остановился.
В коридоре верхнего этажа начальник смены и надзиратель посматривали на часы. Наконец, Бордига кивнул. Репосси поднялся по железной вертикальной лесенке, ведущей к люку в потолке. Отомкнул замок люка, приподнял крышку.
В квадрате люка стало видно темно-синее звездное небо. Репосси выглянул наружу: на крыше стоял планер. Надзиратель кивнул и быстро спустился обратно по лесенке в коридор. Он взял у Бордига ключи и бесшумно открыл одну из камер.
Тем временем на крыше Ерема, чертыхаясь, прилаживал под брюхо планера собственноручно изготовленный механизм.
Из люка на крышу вылезли Бруно Рудини и Амадео Коррето. Седых жестом попросил их помочь подтащить планер к самому краю крыши. Беглецы сели в заднюю кабину. Ерема дернул за стальной тросик. Пусковое устройство сработало — столкнуло планер с крыши, и он бесшумной тенью поплыл от крепости в сторону моря.