Но, как говорится - не долго музыка играла, не долго фраер танцевал. Мои родитель очень скоро все же загремел в места не столь отдаленные. Хорошо хоть мать моя паровозом за ним не пошла. Поскольку, как оказалось, хранила у себя краденое. Не знала, конечно, но не знание закона не освобождает от отвественности.
Она, когда ее вызвали к следователю и предъявили все доказательства, грохнулась в обморок. Вызвали скорую и осчастливили моих родителей наличием эмбриона у мамки в животе. Следователь поскрипел зубами, но сменил статус матери с обвиняемой на свидетеля. За что ему, конечно, нижайший поклон и всех благ!
"А что же моя дорогая Алевтина Петровна, моя маман? Одумалась?" - спросите вы.
О, нет, нет, нет, и нет. Из любовного романа моя дрожайшая родительнца перекочевала в трагически-драмматическую эппопею. Она всем встречным-поперечным рассказывала, какая у нее сложная судьба! Жизнь ее, маленькую и беззащитную, испытывает на прочность, а разлука с любимым приносит ужасные страдания. Я, появившаяся на свет в свои положенные девять месяцев, являлась во всем этом ключевым элементом реквизита.
Не, меня, конечно, кормили, одевали, в сад-школу водили, но как-то без особого тепла, поскольку никаких бурных эмоций моя тощая тушка не вызывала. А вот краткосрочные/долгосрочные свиданки - да. Это же - катарсис страданий, пытка чувствами, оголенные нервы, ну, со слов моей благотельницы.
Совсем на перекосяк наша жизня пошла тогда, когда перед освобождением несостоявшийся материн Казанова прислал весточку, что он уже откинулся и усвистал с какой-то мамзелькой, которая покорила его сердце и остальные уже не сильно здоровые органы. Честно скажу, думала, что у матушки случился кататонический ступор. Я по телеку видела. Стоит, как оглоблю проглотила, не двигается, не моргает, и, кажется, даже не дышит. Позвала с дуру соседа. А у того один способ лечения - пятьдесят грамм. С тех пор эти самые пятьдесят грамм и не заканчиваются. Водка стала глушиться круглосуточно.
Было ли мне место во всем этом шабоше? Конечно было. Меня отправляли собирать бутылки и сдавать их, потом появились аллюминевые банки, которые было гораздо легче таскать в пункты приема. Какие-то разовые подработки на рынке, в магазинах. Недолго мыла полы, пока чуть не заработала грыжу. И даже, к моему стыду, один раз просила милостыню. Ну и как финал, ожидание получения мной аттестата после девятого класса, чтобы отправить меня в училище на год и пристроить на работу. При этом было выставлено условие - учишься, если после занятий подрабатываешь. Мать инвалид любовного фронта, ее раны лечатся только горячительными напитками в большом объеме и "ты должна обеспечивать мать инвалида". Думаю, если бы у моей родительницы был какой-то доход, то обо мне бы и не вспомнили. Так, какая-то докука в квартире вертится.
Во всем этом бедламе я, конечно, чувствовала себя одинокой. А одинокие люди жадны до впечатлений. Поэтому, когда куст мимо которого я проходила вдруг покрылся тонкой сверкающей паутинкой, которая, казалось, из последних сил тянула в мою сторону весь какой-то изодранный кусочек, я без сомнений или брезгливости протянула руку. А она, в свою очередь, нежно обернулась вокруг запястья, приятно покалывая и кааааак дернет, аж звездочки в глазах заплясали!
И вот я на поляне с кучей израненных и стонущих женщин. Страшно, скажу я вам. Это же логово какого-то маньяка? Меня щас порубят в фарш, а если не порубят, так принесется милиция, и закроют! Родословная-то у меня не фанта! Скажут - "от осинки не родятся апельсинки", и все - пишите письма мелким почерком.
И, знаете, во всем этом непонятном бардаке я как-то трогательно, по русски, громко произнесла - "Млять!" и грохнулась в обморок, прямо в грязь.
Пришла в себя быстро, под нос мне сунули что-то очень вонючее, наша ношатырка от такого амбре должна нервно курить в сторонке.
-Что? - спросила от неожиданности, когда увидела перед собой лицо девушки, которая лежала практически на мне и натяжно убыласась.
-Я Лоли. Я ведьма. - ответила она. Знала бы я, как она разочарована тем, что я не сильная ведьма, что, фактически еще подросток, что я ОДНА!