— Ну и зря, — растерянно сказал Гена. — Написала бы…
— Ты считаешь, стоило? Наступила пауза.
— Угостить тебя чаем?
— Спасибо…
Лучше бы, конечно, не чаем, а чем-нибудь другим. Гена сегодня чаю выпил уже порядком. Маргарите и в голову не приходило, что у него с финансами бедновато. Тем более что он трепался про машину и про дубленку.
Когда Маргарита ушла на кухню, к Гене приблизился большой трехцветной масти кот.
— Мышей давишь? — спросил Гена. — Как тебя, Барсик, Мурзик?
Он перебрал еще несколько кошачьих кличек, но кот поглядел на него, как на выжившего из ума, и удалился от греха. А Гена с деланным равнодушием открыл том Конан Дойля.
Потом, когда Гена получил не только чаю, но и разогретых пельменей, он расчувствовался и сказал:
— Знаешь, Моря, у меня в последнее время предчувствие какое-то было… — Он опять соврал и не покраснел. — Я и раньше Матрену Яковлевну часто вспоминал, а тут… Я, Моря, на кладбище еще не сходил, но все из-за этого черта. Еще, думаю, увяжется, опять приставать начнет.
— На чем же вы с ним порешили?
— Да ни на чем…
Маргарита пожала плечами. И после короткого молчания спросила:
— Не расскажешь мне о Москве? Я еще ни разу там не была, но почему-то мне часто кажется, будто я иду по одной из московских улиц. Наверное, это телевизор виноват. Как ты думаешь, не могла бы я попасть в Институт имени Плеханова? Я не хочу останавливаться на техникуме.
Насчет этого Гена ничего не мог сказать. А почему бы и нет? Девка такая, что… Не то, что его Шура, которая из-за неуверенности в себе сидит на восьмидесяти рублях.
— Да, в Москве, конечно, ничего, — согласился Гена. — Только народу до черта, ГУМ, ЦУМ… Я-то лично не хожу, но теща моя иногда там бьется по полсуток. Скажи, Моря, как ты думаешь, почему именно мне Матрена Яковлевна эти деньги завещала?
— Бог ее знает, она под старость какая-то странная стала. В прошлом году пришла к нам в сберкассу и говорит заведующей: «Мария Никоновна, положьте вот мои деньги. Только чтобы они Сережке моему не достались, когда я умру. Он моего Шарика застрелил».
— Шарика? — переспросил Гена. — Ну и паразит!.. Отборный!
Вспомнилась большая черная собака, от которой пахло то опилками, то травой, то сдобным тестом. Сам Гена собачником не был и особой нежности к данному Шарику не испытывал, но тут подумал, что хорошо бы этому живодеру Наймушину не отдать ни шиша.
— Значит, ей просто надо было любому завещать, — вдруг пришел к грустному выводу Гена. — А я-то думал…
— Нет, почему, — возразила Маргарита. — Она к тебе хорошо относилась, вспоминала часто. Когда мы еще в Долгой слободке жили, придет к нам и говорит: «Что-то не пишет мой Гена. Наверное, некогда».
— Правда, — признался Гена, — я редко писал.
— Конечно, дело не только в собаке… — И вдруг Маргарита спросила: — Скажи, Гена, а почему ты на мои письма не отвечал?
Гена растерялся, однако что-то говорить надо было.
— Зачем я тебе, Моря? — вместо ответа сказал он. — Ничего я в жизни пока не добился. Про дубленку тебе соврал. Нету у меня никакой дубленки. И не мечтаю. Разве что вот сейчас эти деньги получу.
— Почему же, конечно, получишь. Только я тебе откровенно скажу. Гена, я лично была удивлена, когда Матрена Яковлевна решила на тебя завещание сделать.
— Почему же? — ревниво спросил Гена. Ему показалось, что Маргарита мстит ему за измену.
— Да потому, что у нее внучка есть. Ребенок ведь не виноват.
Гена в растерянности пожал плечами.
— А разве этой внучке деньги попадут? Все равно Наймушин себе возьмет.
— Можно сделать вклад до совершеннолетия. Сейчас ей только два годика.
— Здрасьте! — вырвалось у Гены. — Будет совершеннолетняя, пусть сама и заработает.
— Ты так считаешь?
— Конечно. Да за это время всемирное землетрясение может произойти. Или деньги совсем отменят.
Но Гена очень скоро пришел в себя.
— Моря, ты меня извини… Думаешь, я такой жадный? Я в жизни чужой копейки не взял. Правда, теща меня на первых порах поддерживала… Но сейчас все так. Мне просто обидно стало: тысячу верст отмахал, напсиховался…
— Да я все понимаю, — сказала Маргарита. — Не надо тебе оправдываться.
Гена немного успокоился, доел пельмени, Маргарита сказала, что если он завтра собирается пойти на кладбище, то лучше на лыжах: очень много снега.
— А ты со мной не пойдешь? — робко спросил он.
— Нет, Гена, — сказала она, — не пойду.
3
На следующий день с утра Гена отправился на кладбище, или, как тут говорили, на могильник. Он был километрах в двух от поселка, возле самого леса. Лыжи действительно пришлись бы кстати, но Гена решил никого просьбами не затруднять.