Гробовым надписям вторили заклинания на заупокойных кирпичах, расставленных по погребальному помещению: на двух кирпичах можно было прочесть фараоновское имя Амен-хотпа IV «Нефр-шепр-рэ — Единственный для Рэ (т. е. солнца)». Припомнили даже, что при вскрытии гроба на трупе видели золотые ленты с обозначениями, свойственными этому фараону. Да и сами останки не подкрепляли ли недвусмысленно свидетельство надписей? Телосложение умершего было менее всего обыкновенным. По бесчисленным изображениям было доподлинно известно, как выглядел Амен-хотп IV. Его узкая с выступающим затылком голова сидела на тонкой и длинной шее. Тонкими были также руки и голени и самый стан фараона. Зато груди и живот сильно выдавались, таз был широк и бедра были полными. И вот некоторые из этих особенностей, казалось, прослеживались на трупе, как ни плохо он сохранился. Покойный был человеком небольшого роста и хрупкого сложения. Затылочная часть черепа далеко выдавалась назад, и таз был необыкновенно широк. Женоподобный облик Амен-хотпа IV издавна поражал ученых; мертвеца тоже сначала приняли за женщину!
Отождествление покойного с Амен-хотпом IV сулило заманчивые выводы о телесном и душевном состоянии царя-солнцепоклонника. В самом деле, разве не признал Дж. Э. Смит выпяченный череп мертвеца водяночным? А если так, то не страдал ли Амен-хотп IV падучей и не был ли подвержен обманам чувств? Провозвестник исключительного солнцепочитания, бьющийся в припадке «священной» болезни, посещаемый странными явлениями, — какой простор для ученого воображения! И, надо сказать, оно не преминуло разыграться…
Тем временем назревало важное открытие, самое важное после находки самого тайника. Тень царицы Тэйе оказалась вновь потревоженной, только на этот раз не из-за необыкновенных останков, а из-за золотого гроба.
В 1916 году в каирском «Бюллетене» Французского института восточной археологии Ж. Даресси изложил любопытное наблюдение, сделанное им во время восстановительных работ над гробом в Каирском музее. Французский ученый подметил, что в ряде мест надписи на гробе подверглись в древности изменениям. Листовое золото, на котором помещались письмена, было местами вырезано, а взамен изъятого наложено новое, однако обычно более тонкое и со знаками, выполненными менее тщательно; там, где знаки были вырезаны в самом дереве и затем покрыты золотым листом, их удалили, а впадины заполнили гипсом, вырезали в нем новые знаки и воспроизвели их в наложенном поверху золотом листе тем или иным способом. В молитве, начертанной от имени умершего на подошвах человекообразного гроба, местоимение первого лица единственного числа было в одном случае написано на исконном золоте, а в остальных проставлено на золотых листочках, наклеенных позднее. Знак, употребленный па золотых заплатках, изображал соответственно представлению об умершем царе как о боге мужское египетское божество с волосами, зачесанными на спину, и длинной бородой. Знак, употребленный на исконном золоте, пропущенный теми, кто переделывал надпись, изображал женщину с волосами, разделенными на пряди, и, естественно, без бороды. Из всего этого Ж. Даресси делал законный вывод, что гроб первоначально предназначался для женщины и лишь впоследствии был переделан в мужской.
Во всех надписях на гробе самые значительные изменения были произведены до и после одного и того же сочетания царских обозначений следующего состава: «царь (и) государь, живущий правдою, владыка обеих земель (т. е. Верхнего и Нижнего Египта) [Нефр-шепр-рэ — Единственный для Рэ], отрок добрый солнца живого, который будет жив (разночтение: тут жив) вековечно вечно» (в прямоугольных скобках восстановлено истребленное фараоновское имя Амен-хотпа IV). Полагая, что женщиной, для которой первоначально предназначался гроб, была царица Тэйе, Ж. Даресси перед этими обозначениями царя восстанавливал обозначения Тэйе как царицы-матери, а после них — ее имя: царица-мать такого-то царя Тэйе. Ж. Даресси предполагал, что при переделке гроба для Амен-хотпа IV начальное обозначение царицы-матери уступило место дополнительным прозваниям фараона, а стоявшее в конце имя Тэйе — другому (личному) имени ее сына или каким-нибудь иным выражениям.
Одновременно Ж. Даресси дал простое объяснение золотым лентам, виденным на трупе при вскрытии гроба: надписи на листовом золоте, отклеившись от внутренней поверхности гроба, оказались на лежавшем в нем трупе.
Наблюдения Ж Даресси касательно переделок на гробе не были оценены по достоинству, и золотой гроб из Долины царей продолжал слыть исконным гробом Амен-хотпа IV. Если что вызывало сомнение, так это принадлежность ему четырех погребальных сосудов с великолепными крышками в виде человеческих голов. Выдающийся знаток египетского искусства X. Шэфер, резко отклонивший открытие Ж. Даресси, сам поместил в 1919 году статью в лейпцигском египетском временнике, в которой коренным образом пересмотрел вопрос о принадлежности сосудов. Присвоенные по очереди Тэйе, Амен-хотпу IV и даже Тут-анх-амуну, они были приписаны теперь царице Нефр-эт, что, впрочем, тоже не получило всеобщего признания. Удивляться этому, правда, не приходилось, потому что головы на сосудах действительно мало походили на головы названных царственных особ.
Сам труп, признанный столь единодушно останками Амен-хотпа IV, в одном отношении возбуждал непрестанно недоумение. Было хорошо известно, что царь-солнцепоклонник царствовал около семнадцати лет. Если, согласно врачебному обследованию, покойному было никак не больше двадцати восьми лет, то Амен-хотп IV должен был воцариться еще совсем мальчиком — самое большее двенадцати лет. К нововведениям он приступил вскоре после воцарения. Так неужели же во главе переворота такой глубины и такого размаха мог стоять мальчик? Пытались найти что-нибудь похожее в летописях человечества. Г. Мёллеру удалось указать довольно близкий пример в самом Египте. Арабский халиф аль-Хаким ибн Азиз (996—1021), тоже вводивший новые верования, начал преобразования в возрасте шестнадцати лет. Однако шестнадцать лет все-таки не двенадцать…
В 1921 году немецкий ученый К. Зэте напечатал в органе гёттингенского Общества наук опровержение тождества мертвеца с Амен-хотпом IV. Доводы К. Зэте допускали возможность возражения. Природа фараоновского празднества «тридцатилетия», которое Амен-хотп IV справлял еще в начале царствования, далеко не настолько ясна, чтобы можно было утверждать, что царь-солнцепоклонник при своем воцарении никак не мог быть мальчиком. Слабое доказательство представляли и две золотые пластинки, найденные вместе с трупом и надписанные обозначениями солнца, употребительными лишь в средние годы царствования Амен-хотпа IV, а никак не в конце. Пластинки были не более как частичками каких-то украшений, во гробе не находившихся, и как они обе попали в гроб, оставалось вообще непонятным.
Тем не менее имя К. Зэте было слишком громким, чтобы к его мнению не прислушались. В 1924 году в ответ на статью К. Зэте Дж. Э. Смит и В. Р. Доусон в своей книге об египетских мумиях пересмотрели заново заключение о возрасте умершего. При этом они, пусть не без колебаний, но с новой силой повторили сделанную Дж. Э. Смитом еще в 1910 году существенную оговорку. Памятниками засвидетельствовано странное телосложение Амен-хотпа IV. Оно могло быть вызвано редким недугом. Последствием болезни могла быть задержка в сращении костей, так что состояние костяка, наблюдающееся обычно в двадцатипятилетием возрасте, могло удержаться у царя даже лет на десять дольше. К сожалению, подобными гадательными предположениями нельзя было рассеять закравшиеся сомнения, и прежняя убежденность в тождестве мертвеца с Амен-хотпом IV сменилась неуверенностью.