– Было бы лучше для него, – сказал юноша, – перебирать четки и молиться, как все люди, и не искать среди Бессмертных то, чего он мог достигнуть своим трудом и в своей жизни. Да, лучше было бы целовать бусины четок и шептать слова молитв! – Юноша глядел на бархатный костюм, видя, что тот покрылся цветочной пыльцой; и пока он смотрел, дрозд, усевшись в груде веток у окна, завел свою песню.
Проклятие огней и теней
Одной мирной летней ночью отряд пуритан под предводительством благочестивого сэра Фредерика Гамильтона ворвался в двери аббатства Белых Братьев, что близ озера Гара, в Слайго. Когда двери с грохотом распахнулись, солдаты увидели группу братьев, сгрудившихся у алтаря; их белые одеяния мерцали в ровном свете святых лампад и свечей. Все монахи опустились на колени, кроме аббата, вставшего на ступенях алтаря с большим бронзовым распятием в руках. – Убивайте их! – закричал сэр Фредерик Гамильтон, но никто не пошевелился, потому что его подчиненные лишь недавно обратились и все еще боялись распятия и святых огней. Белые огни алтаря бросали тени на солдат и на стены храма. Когда солдаты двигались, свет и тени начинали фантастический танец среди опор свода и поминальных таблиц. Некоторое время все молчали; потом пятеро, составлявшие "личную гвардию" сэра Гамильтона, подняли мушкеты и застрелили пятерых из братии. Грохот и пороховой дым лишили алтарные огни их таинственной силы, и все солдаты, осмелев, начали палить из ружей. В одно мгновение монахи повалились на пол и одежды их окрасились кровью. – Поджечь здание! – скомандовал сэр Гамильтон, и по его слову один из солдат вышел и вернулся, таща охапку сухой соломы; он положил ее у западной стены и отскочил – страх перед распятием и святыми огнями по-прежнему жил в его сердце. Увидев его смятение, пятеро, бывшие в личном распоряжении сэра Фредерика Гамильтона, вышли вперед, схватили каждый по подсвечнику и пустили огонь на солому. Огненные языки взметнулись, перебираясь с колонны на колонну, с таблицы на таблицу, охватывая скамью за скамьей. Солдаты отступили к двери в южной стене, и смотрели, как прыгают туда и сюда желтые танцовщики.
Некоторое время алтарь стоял невредимо в центре белого сияния, и глаза пуритан обратились к нему. Аббат, которого все они посчитали убитым, вставал на ноги перед алтарем, вздымая распятие над головой обеими руками. Вдруг он возопил громким голосом: – Горе тем, что сражают пребывающих во свете Господнем, ибо блуждать таким среди неукротимых теней, следуя за огнем неутолимым! – Выкрикнув это, он упал замертво, и бронзовое распятие загремело по ступеням. Дым стал очень густым, вынуждая людей покинуть здание. Вокруг пылали монастырские строения. Над их стенами блестели окна храма, и святые с витражей, казалось, в гневе очнулись к жизни деятельной из своего священного транса. Глаза солдат слепило пламя; какое-то время они не различали ничего, кроме лиц мучеников и праведников. Но вскоре они заметили запыленного гонца, подскакавшего к обители. – Два вестника, – кричал он, – посланы побежденными ирландцами поднять против вас всю округу поместья Гамильтон, и если вы не остановите их, вас окружат в лесах, и ни один из вас не вернется домой! Они скачут на северо-восток мимо Бен Бальбена к Кашел-на-Гаэл!
Сэр Фредерик Гамильтон призвал тех пятерых солдат, что первыми стали расстреливать монахов, и сказал: – Скорее седлайте коней, скачите через лес к горам, опередите тех людей и убейте!
Солдаты помчались и за несколько мгновений пересекли реку в месте, ныне называемом бродом Бакли, и углубились в лес, следуя набитой дороге, вившейся вдоль северного берега реки. Ветви берез и рябин смыкались над головами, закрывая луну и тучи и оставляя тропу почти неразличимой. Они ехали быстро, то перекликаясь между собой, то наблюдая, как прыскают с пути зайцы и ласки. Постепенно темнота и безмолвие леса овладевали ими. Они сблизились и начали болтать, быстро и нервно; все это были старые знакомцы, хорошо знавшие прошлое друг друга. Один был женат, и говорил о том, как обрадуется жена его благополучному возвращению из этой безрассудной экспедиции против Белого Братства, и как удача благоволит решительным. Самый старый, чья жена уже умерла, говорил о фляге вина, ожидающей его на верхней полке; третьего, самого молодого изо всех, ожидала подруга, и он мчался впереди всех, не тратя времени на разговоры. Вдруг молодой остановился, и все увидели, что его лошадь дрожит. – Я что-то увидел, – сказал он, – но не уверен, что это не игра теней. Там был как бы огромный червь в серебряной короне. – Один из пятерых поднес руку ко лбу, будто желая перекреститься; но, вспомнив, что сменил веру, он опустил руку и сказал: – Я уверен, что это только тени, потому что теней вокруг много, и теней странных. – Дальше они скакали в тишине. Утром прошел дождь, и сейчас капли срывались с веток, омочив им волосы и плечи. Вскоре разговор возобновился. Все они сражались во многих битвах с мятежниками и теперь рассказывали о своих ранах, и проснулось в их сердцах память о братстве по оружию – сильнейшем изо всех братств; и они почти забыли о жуткой пустоте леса.
Внезапно шедшие впереди лошади заржали и встали, не желая двигаться далее. Блеснула водная гладь, и по шуму волн они поняли, что выехали к реке. Солдаты спешились и после долгих понуканий и уговоров вывели лошадей к воде. В середине потока стояла высокая седовласая женщина, ее волосы вились над воротником серого платья. Она то и дело склонялась над водой, будто полоскала что-то. И тут они увидели, что она действительно отмывает нечто, полускрытое в волнах. Луна послала вниз луч неверного света, и они разглядели в воде мертвое тело; вот течение повернуло к ним лицо трупа, и каждый узнал в нем свое собственное лицо. Они онемели, окаменели от ужаса; женщина заговорила, громко и медленно: – Видите сына моего? У него на голове серебряная корона, и рубины украшают ее. – Но тут старый солдат, более всех израненный, поднял шпагу и крикнул: – Я бился за Божью Истину и не устрашусь теней сатаны! – и бросился к реке, вступив в воду. Женщина исчезла, и хоть он рубил шпагой воздух и воду, ничего не мог найти.
Пятеро вновь сели на лошадей и искали брод, но безуспешно. Они все больше уставали, бродя взад и вперед с плеском, и лошади были в пене. – Давайте, – предложил старший, – вернемся в лес и попытаемся перейти выше по течению. – Они въехали под полог леса; сухие плети будры трещали под копытами, ветви цеплялись за стальные шлемы. Минут через двенадцать они вновь вышли к реке, и еще минут через пять обнаружили место, где можно было переехать поток, не замочив стремян. Лес на другой стороне был более редким, и лунный свет широкими полосами проходил к почве. Поднялся ветер, быстро гоня облака по лику луны, и, казалось, лучи танцуют гротескный танец между растрепанными кустами и низкими елями. Загудели вершины деревьев, и глас их был подобен стонам мертвых душ; всадники вспомнили поверье, будто души в чистилище нанизаны на острые сучья деревьев. Они поехали к югу, пытаясь снова найти тропу; но не было и следа дороги.