– Я думала, что ты любишь его.
– Я люблю его. Как сына. Но он не та личность, чтобы вовлекать тебя во что-нибудь стоящее.
– Почему? – Она в конце концов была права в своих подозрениях относительно Бена, но в то же время почувствовала разочарование.
Кайл пожал плечами и посмотрел в свою чашку.
– Я думаю, что он способен использовать меня. Или получить побольше от тебя, – предположила она. – Связи или что-нибудь еще.
Брови Кайла поползли вверх, и он рассмеялся.
– Нет, милочка, ты далека от истины. У Бена больше связей во всей области, чем у меня в этой точке. И он не интриган. У него был очень неприятный развод, вот и все. Он еще не завершен. Я рад видеть тебя с кем-нибудь не из Голливуда, Иден, но это должен быть кто-нибудь, у кого жизнь в лучшем состоянии.
– Но почему он работает здесь за… Я уверена, что с потерей субсидий, ты не можешь платить ему много. – Она внезапно поняла, что Кайл, возможно, платит Бену из собственного кармана.
– Спроси об этом у Бена.
– Где он работал перед тем, как прийти сюда?
– Университет Мэриленда. Он преподавал там. Он был вице-президентом отделения.
Она наклонилась вперед.
– Тогда почему он здесь в таком жалком предприятии?
Кайл пожал плечами.
– Ты не хочешь говорить мне, не так ли?
– Мой тебе совет насчет Бена: обращайся с ним по-доброму, но держи дистанцию.
Она снова села, держа чашечку руками у себя на коленях. Вся эта беседа казалась привычной. Подобные вещи Кайл говорил, когда она была подростком и собиралась участвовать в школьной драматической массовке. Она в конце концов приняла в ней участие. Но Кайлу не понравились ее новые друзья. Его предостережения всегда были мягкими, но весьма категоричными. Авторитарность под маской мягкости, что заставляло Иден пренебрегать его советами. Ребятня увлекается наркотиками, говорил он. А мальчики ее используют. «Они нехорошие, милочка, можешь ты это понять? Единственное, что у них получается, это быть активными, и они могут склонить тебя делать вещи, о которых ты потом пожалеешь. В конечном итоге они могут только навредить тебе».
Теперь с высоты своего взрослого возраста она понимала, что Кайл был абсолютно прав. Но она всегда привлекала внимание ровесников. Она приобрела опыт секретничания еще тогда, когда мало что понимала в жизни. Она любила принимать на себя роль, это казалось так же легко, как сменить одежду. Но драматическая массовка должна была быть непринужденной, а она созрела для внимания мальчиков. Их длинные волосы и серьги интриговали ее. Они захватывали ее естественностью и поэзией, теми незарифмованными стихами, которые всегда имеют сексуальный подтекст, так что когда они переставали декламировать и начинали ее трогать, это казалось естественным развитием событий. Она научилась входить в роль, влезать в обличье другого человека и делать вещи, о которых реальная Иден вовсе не думала. Она внушила себе, что семнадцать – это волшебный возраст. Никто ничем не мог ей навредить, и ее жизнь внезапно наполнилась возбуждением и радостью, которых она никогда не знала. И она не могла понять, как Кайл мог просить ее отказаться от этого.
И теперь она почувствовала что-то вроде того старого подросткового протеста при его словах насчет Бена. Бен не старался использовать ее. Это было главным. Он был в затруднительном положении, да, она это видела. Но разве кто-нибудь мог внушить ему теплое чувство к ней?
– Ты готова к следующей тетради? – спросил Кайл.
– Думаю, что да, – сказала она. Тетрадь вчерашней ночи оставила ее такой измученной, но она не могла и предположить, что Кайл сделает паузу в передаче ей дневников. Она оглядела жилую комнату и добавила спокойно:
– Это комната, где твоя мать убила себя? Он кивнул.
– Найти ее должно было быть для тебя ужасным, Кайл. – Слова выскакивали легко, но она знала, что такие вещи она ему говорила впервые.
– Она сидела в качалке точно там, где ты теперь сидишь, – сказал Кайл. – Отец осветил качалку. Она была залита кровью. Кровь была на потолке и на полу, и там были куски ее головы. – Он указал на стену позади нее. – Даже потом на войне я не видел ничего подобного тому, что увидал в этой комнате той ночью.
Она посмотрела на потолок. Он был окрашен в чистый белый цвет и перекрещивался огромными дубовыми балками.
– Она оставила тебя и Кэтрин воспитывать друг друга.
– Мы это уже делали многие годы.
– Кэйт кажется немного преждевременно сексуально развивающейся для четырнадцати лет. – Она почувствовала себя неудобно в этом испанском кресле. Она хотела сменить тему, но не ожидала, что из ее уст вылетят именно эти слова.
– Кажется? По-моему, единственная вещь, которая была у нас в те дни на уме, и был секс.
– Делала ли она что-нибудь действительно непристойное с другими детьми?
– Хуже! – Кайл рассмеялся. – Она делала это сама с собой, как это написано в ее дневнике со святой простотой. Но она была непристойной из самообороны. Другие дети были с ней так или иначе не очень любезны.
– Ты был всем для нее. Ты негодовал на ее зависимость от тебя?
Он наклонился вперед и поставил локти на колени.
– Я тоже был зависим от нее. Это не видно из дневника – может быть Кэйт никогда не понимала этого. Я говорил правильные вещи о том, что хотел бы, чтобы она была с другими людьми, но позднее, когда они стали друзьями с Мэттом, я сильно ревновал.
– Дневник не так легко читать, как я предполагала, – сказала Иден. – Оставаться объективной труднее, чем я думала, Кэйт стала для меня такой реальной.
Он кивнул, как если бы полностью был уверен, что так и должно было случиться.
– Как ты к этому отнесешься, Кайл? Я имею в виду смотреть на самого себя – актера, который играет тебя – нашедшего свою мать после самоубийства, копирующего тебя во всем. Сможешь ли ты вынести это?
– Это было давным-давно, Иден. Все, чего я прошу, это, чтобы ты преподнесла прошлое честно, чтобы не эксплуатировала его.
– Когда я закончу первую версию сценария, я бы хотела, чтобы ты прочитал его, – сказала она и снова удивилась сама себе. – Я хочу быть уверенной, что ты его одобришь.
– Меня это устраивает, – ответил он. Иден крепко сжала чашечку между ладонями.
– Кайл, я понимаю, почему ты так долго ждал, прежде чем рассказать мне о дневнике. Я понимаю, что я точно так же читаю твою историю, как и историю Кэйт. Я очень хочу, чтобы ты знал, как я ценю это.
Он медленно кивнул с задумчивой улыбкой на губах. Затем встал и пошел к двери.
– Я рад, что ты здесь, Иден, – сказал он. – Пора. Она позвонила Кэсси из кухни, прежде чем уйти на раскопки.
– Я красная, как земляничка, мамочка, – сказала Кэсси.
Иден услышала смех Пам со второго плана.
– Это все равно, как ягода, Кэсс, – сказала Пам. – Красная, как ягода.
– О, я красная, как ягода, мама!
– Не загорай, милочка, – она представила Пам, стоящую рядом с Кэсси и пытающуюся вмешиваться, как она увидела из этого разговора.
– У папы есть солнечный зонтик для тебя?
– У Пам есть. У нас есть навес для каждого. Мой голубой.
– Твой любимый цвет.
– Да, и знаешь что?
– Что?
– Это любимый цвет Эприл тоже.
– Я отпускаю тебя, Кэсс.
– И знаешь что еще? Завтра мы идем в парк Нерши.
– Это чудесно, Кэсси. – Она силилась придать энтузиазм своему голосу, который звучал направленно и невыразительно для ее ушей.
– Я позвоню тебе завтра вечером, чтобы узнать все об этом.
– О'кей.
– Я люблю тебя, милая.
– Я тоже тебя люблю, мамочка. – Иден слышала, как Кэсси дюжину раз поцеловала микрофон. Затем услышала голос Пам со второго плана.
– О, Кэсси, это отвратительно. Другие люди тоже будут пользоваться этим телефоном, ты ведь знаешь.
Иден услышала щелчок от повешенной трубки. Она несколько секунд прислушивалась к тишине, прежде чем повесить свою. Затем поднялась по лестнице в свою комнату и села в привычную плетеную качалку, прежде чем полились слезы.