Только много позже я понял, что злился не на него, а на самого себя. Видимо, стыдно было признаться в этом… Вот как мы познакомились. Его звали Отто Шталекер. Оказалось, что работаем на одной верфи, только на разных стапелях. Он был механик, а я слесарь. Мы подружились, хотя он и постарше годами, после смены поджидали друг друга, вместе ходили в кабачок, если водились деньги. Даже женились на подружках — наших жён и по сей день водой не разольёшь… Когда я перебрался в Остбург, туда же переехал и Отто. Работали на одном заводе. Началась война, меня забрали в вермахт, Шталекера же оставили — он большой специалист в своём деле…
— Он тоже не состоит ни в какой партии, этот ваш друг?
— Не знаю, господин офицер. — Ланге помедлил. — Чего не знаю, того не знаю. Но у Шталекера старые счёты с наци. Мерзавцы замучили в лагере его старшего брата. Побывала в их лапах и жена Отто. Словом, он глотку б им перегрыз, если бы мог. Это уж точно.
— А может, грызёт? — проговорил Аскер. — Не сидит, может, без дела в своём Остбурге, а?
Ланге пожал плечами.
— Кто знает? — сказал он. — Отто человек смелый, решительный…
— М-да, — задумчиво протянул Аскер. — Хорошие у вас друзья.
— Неплохие, — кивнул Ланге.
— Ну, а третий?
Ланге сказал:
— Это солдат, с которым я служил, Георг Хоманн.
— Служили, — повторил Аскер, стараясь говорить спокойно. — А что, этот… как его?
— Хоманн, господин офицер.
— А что, Хоманн теперь не с вами? Или погиб?
— Ни то и ни другое.
— Где же он?
— Как объявили неделю назад, Хоманн дезертировал. Перебежал на вашу сторону. Сидит теперь в каком-нибудь лагере военнопленных, вроде этого. Если, конечно, его не подстрелили по дороге.
— Вы говорите так, будто не знали, что Хоманн собирался дезертировать.
— Я и в самом деле ничего не знал.
— Но вы были друзьями!
Пленный выпрямился на табурете.
— Таков Хоманн, господин офицер. Если не сказал, значит, не мог. Не мог — и баста.
— Вы и до войны знали друг друга?
Ланге покачал головой.
— Нет, хотя и жили бок о бок: и он и я в Остбурге. С Хоманном мы знакомы года полтора, с тех пор как попали в одну роту.
— Давно не были в родных краях, Ланге? — вдруг спросил Аскер.
— Давно.
— Хотелось бы съездить?
— А как же, господин офицер! Но теперь — капут. Надо ждать, когда окончится война или произойдёт обмен пленными.
— У вас что, семья в Остбурге?
— Да, господин офицер. Жена и дочь пяти лет. Им сейчас приходится туго — плохо с продуктами, да и Остбург частенько бомбят. Хоманн рассказывал…
— Он что, письма оттуда получал?
— Нет, ездил в Остбург. Я забыл сказать, господин офицер: Георг Хоманн совсем недавно побывал в Остбурге. Ему дьявольски повезло. И случилось это, когда он был назначен в караул — охранять склад провианта. Хоманн заступил на пост в полночь и только успел раза два пройтись вдоль стены склада, как был окликнут какими-то солдатами, которые оказались неподалёку. «Разиня, — кричали солдаты, — погляди-ка назад!» Хоманн обернулся и обомлел: окно склада светилось. Причём свет то усиливался, то почти совсем исчезал. Хоманн понял, что на складе возник пожар, высадил раму, влез в окно. Горела куча пустых ящиков, стоявших у стены. Хоманн раскидал их, принялся гасить пламя. Когда вызванные по тревоге люди прибыли, пожар был уже ликвидирован. Разумеется, Хоманна сменили, отвели в караульное помещение, дали прийти в себя. А наутро он был вызван командиром батальона, и тот наградил его отпуском. Хоманн побывал в Остбурге, привёз письмишко от моих. Вернувшись, ходил озабоченный, мрачный. Что-то его беспокоило. Теперь я знаю что. Георг Хоманн обдумывал своё намерение. И — выполнил его. Вот и вся история, господин офицер.
Ланге смолк. Молчал и Аскер. Он понимал, что все рассказанное пленным — весьма важно. Это подсказывала интуиция, обострённое чутьё следователя и разведчика. И ещё одно чувство возникло во время допроса: какая-то неясная тревога. Аскер вдруг ощутил потребность побыть одному, подумать, покурить… Он отправил пленного, вышел за черту лагеря, в сосновый бор.