— А это что? — спросил Адриан, подходя к столу.
Он зажег лампу, и отблески света заиграли в волосах святой Варвары, пышным покрывалом спадавших на ее плечи.
— Отец ведь не собирал такие вещи.
— Это та самая дама, с которой мы обедали, — ответила Рут. — Когда мы были маленькими, она висела в нашей столовой в Париже.
Адриан посмотрел на нее.
— В Париже? — Его голос посерьезнел. — Но после Парижа… Как же она сюда попала?
— Ее нашел твой отец. По-моему, он планировал для меня сюрприз.
— Где он ее нашел? Как?
— А вот этого я никогда не узнаю. Мистер Сент-Джеймс и я… Мы подумали, что он, наверное, нанял кого-то. Она пропала после войны, но он никогда не забывал о ней. И о них тоже: я имею в виду нашу семью. Все, что от них осталось, это единственная фотография — пасхальный обед, помнишь? Ну, та, у отца в кабинете, на которой есть и эта картина. Наверное, поэтому он и не забыл. Их вернуть он, разумеется, не мог, но найти картину было в его силах. И он ее нашел. Она была у Пола Филдера. А он отдал ее мне. Наверное, Ги просил его сделать это, если… Ну, в общем, если что-нибудь случится с ним раньше, чем со мной.
Адриан Бруар был не дурак. Он взглянул на Сент-Джеймса.
— Это имеет какое-то отношение к его смерти?
— Не вижу связи, дорогой, — сказала Рут.
Подойдя к племяннику, она встала рядом с ним и стала рассматривать картину.
— Она ведь была у Пола, так что вряд ли Чайна Ривер могла о ней знать. И даже если бы она узнала, если бы отец сам рассказал ей по какой-то причине, что с того, ведь это просто воспоминание, последняя память о нашем семействе. Она имеет ценность лишь как воплощение того обещания, которое дал мне твой отец в детстве, перед отъездом из Франции. Она помогает восстановить чувство семьи, которую он так и не смог мне заменить. Кроме того, это просто красивая вещь, но и только. Просто старая картина. Какое значение она может иметь для кого-то еще?
Разумеется, подумал Сент-Джеймс, рано или поздно она узнает об истинной ценности этой картины, хотя бы от того же Кевина Даффи. Не сегодня, так завтра он зайдет в дом и увидит ее либо в каменном холле, либо в утренней комнате, здесь, в галерее, или в кабинете Ги. Увидит и заговорит… если, конечно, не узнает от Рут, что этот хрупкий холст — простое напоминание о времени и людях, которых уничтожила война.
Сент-Джеймс понял, что с ней картина будет в безопасности, как тогда, когда она была всего лишь красивой дамой с книгой и пером и передавалась от отца к сыну, пока ее не похитили солдаты вражеской армии. Теперь она принадлежала Рут. Став хозяйкой картины уже после убийства брата, она не была связана условиями ни одного завещания или какой-либо договоренности, предшествовавшей его смерти. И могла делать с ней все, что угодно, и когда угодно. Но лишь до тех пор, пока Сент-Джеймс будет молчать.
Конечно, о картине знал Ле Галле, но что именно было ему известно? Только то, что Чайна Ривер хотела похитить произведение искусства из коллекции Ги Бруара. И ничего больше. На какую именно картину она нацелилась, кто ее нарисовал, откуда она взялась и как было совершено ограбление… Единственным человеком, посвященным во все подробности, был сам Сент-Джеймс. В его власти было поступить сейчас так, как он сочтет нужным.
— В нашей семье отец всегда передавал ее старшему сыну, — пояснила племяннику Рут. — Наверное, так наследник становился патриархом. Тебе хотелось бы иметь ее, дорогой?
Адриан покачал головой.
— Со временем, возможно, — ответил он ей. — Но не сейчас. Отец хотел, чтобы она была у тебя.
Рут с любовью коснулась картины в том месте, где на переднем плане навеки застыли текучие складки платья святой Варвары. За ее спиной неизменные каменщики вытесывали и укладывали гранитные глыбы. Рут улыбнулась спокойному лику святой и прошептала:
— Спасибо, брат. Спасибо. Ты сдержал слово, которое дал маме.
Она встрепенулась и спросила Сент-Джеймса:
— Вы хотели увидеть ее снова. Почему?
Ответ оказался очень простым.
— Потому что она прекрасна, — сказал он, — а я пришел сказать вам «прощайте».
После этого он ушел. Они дошли с ним до лестницы. Он просил их не провожать его дальше, так как дорога ему известна. Но они все же спустились на один пролет и остановились на площадке. Рут сказала, что хочет отдохнуть у себя. Она слабела с каждым днем.
Адриан вызвался сам уложить ее в постель.
— Возьми мою руку, тетя Рут, — велел он ей.
Дебора дожидалась завершающего визита невролога, который наблюдал за ее выздоровлением. Он должен был снять последний запрет, после чего они с Саймоном смогут отправиться назад, в Англию. Она даже оделась соответствующим образом, предвкушая благословение врача. И села на неудобный шведский стул у кровати, а чтобы не оставить у врача никаких сомнений относительно своих желаний, даже свернула одеяло и простыню, подготовив место для следующего пациента.