Когда стакан был почти пуст, зазвонил телефон. Долиш спасал свою шкуру. Он сообщил, что Паскис пошел домой.
Смит стоял под навесом напротив дома Паскиса, скрытый густым потоком пешеходов. Архивариуса, который длинным сутулым телом и подпрыгивающей походкой слегка напоминал богомола, легко было заметить в толпе. Смит смотрел, как он медленно движется по тротуару к своему дому, на ходу доставая из кармана ключ. Вдруг Паскис резко остановился и повернул голову, словно кто-то его окликнул. Он смотрел куда-то влево, и даже с противоположной стороны улицы было видно, как напряглось его тело. Смит непроизвольно шагнул вперед, чтобы лучше видеть, что происходит.
С Паскисом заговорил какой-то мужчина. Лицо скрывала низко надвинутая шляпа, но что-то в его облике показалось Смиту знакомым. Сказав что-то Паскису, мужчина указал на его дверь, и архивариус согласно кивнул. Потом он отпер дверь и вошел в дом. Мужчина последовал за ним. На пороге он остановился и бросил взгляд на улицу.
— Господи Иисусе, — пробормотал Смит. — Да это ведь чертов Фрэнки Фрингс.
ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ
Фрингс не отрывал взгляда от блокнота. Обычно это успокаивало неуравновешенных собеседников. Паскис начал нервничать еще на улице. Он прямо-таки одеревенел, когда журналист его окликнул. Выражение лица было испуганное. Не успокоился он и дома. Не исключено, что он всегда нервничает при разговоре с незнакомыми людьми. Поэтому Фрингс сосредоточил внимание на собственном блокноте и очень осторожно приступил к расспросам.
— Я знаю, что вы никогда не общаетесь с журналистами.
— Я… нет. Вообще-то мне запрещено сообщать какие-либо сведения репортерам. Это одно из условий моего контракта. Боюсь, что не смогу вам помочь.
— Понятно. Я просто буду задавать вопросы, а вы можете не отвечать, если не хотите.
Паскис задумался.
— Да, думаю, так будет лучше. И все же боюсь вас разочаровать.
— Это не страшно. Я собираю сведения о человеке по имени Отто Самуэльсон.
Взглянув на Паскиса, Фрингс увидел, что на лице у того опять появились страх и растерянность — как и раньше, когда он окликнул его на улице.
— Вам знакомо это имя?
— А почему… почему вы им интересуетесь? — запинаясь, спросил Паскис.
— Мне сказали, что Самуэльсон является ключевой фигурой в расследовании, которое я сейчас провожу. Поэтому мне так важно поговорить с ним. Я узнал, что он был обвинен в убийстве, но никаких сведений о приговоре или месте заключения так и не нашел. Мне порекомендовали поговорить с вами.
Фрингс дал Паскису время подумать, а сам стал рассматривать ковры, висящие на стенах. В комнате стоял какой-то запах. Вероятно, он остался от прежних трапез Паскиса — мясо, специи, рис.
Наконец Паскис заговорил:
— Мне нечего вам сказать, хотя кое-какая информация у меня имеется.
Фрингс озадаченно посмотрел на него.
— В 1927–1928 годах двадцать человек были осуждены за убийства, но в тюрьмы они так и не попали.
— А что с ними случилось?
Паскис с несчастным видом покачал головой.
— Не знаю. Я, как и вы, проводил расследование. У меня есть доступ ко всем официальным документам Города. В нашем архиве имеются все судебные дела. Однако я не нашел никаких упоминаний о том, что эти люди отбывают наказание.
У Фрингса перехватило дыхание и зачастил пульс.
— Вам известны имена этих людей?
Паскис продиктовал ему все двадцать фамилий. Журналист аккуратно записал их в блокнот, поражаясь феноменальной памяти архивариуса.
Когда список был составлен, Паскис сказал:
— По крайней мере один из них уже умер.
Фрингс кивнул, приглашая продолжить.
— Рейф Граффенрейд. Я ездил к нему. Ему отрезали голову прямо перед моим приходом.
Господи.
— А где вы нашли этого Граффенрейда?
Паскис рассказал, как он отправился к Граффенрейду и обнаружил труп. Речь его текла стремительным потоком, временами драматически прерываясь подобно тому, как вода, находящаяся под большим давлением, бьет через небольшое отверстие.
Когда рассказ закончился, Фрингс спросил:
— А как вы узнали, где найти Граффенрейда?
— Мне позвонили… анонимный телефонный звонок… теперь-то я понимаю.
— Вы думаете, это Граффенрейд звонил?