— Что сделать?
— Оговорить нас, что мы виноваты. А ведь темно на улице было! Мы и не видали ничего от входа в дом, а он оттуда и голосил. Вот, как бы он увидеть там что-то смог? Лун не было! Звёзды только и всё.
— Всё?
— Всё. Мы не убивали! Нет у нас резона, и человек он хороший!
— А я?
— Что?
— Я какой?
— Я не знаю ва… тебя совсем, но не думаю, что в дружине Князя будут плохие люди.
Услыхав это темный капюшон опять склонил голову на бок, и Остап словно увидел два красных уголька глаз, что сверкнули в темноте тьмы капюшона.
— А бабушка Глаша, хорошая?
Вдруг снова задал он вопрос, таким же вкрадчиво шелестящим голосом, смысл этих вопросов Остап не понимал, но всё же ответил:
— Ну конечно же! Она нас встретила в лесу, приветила, помогла с вопросами нашими, сориентировала нас, куда нам идти, даже одолжила нам лодку и книгу свою, с наказом, как вернуть, когда нужна не будет, явно же её, книгу эту, нашли в наших вещах. Если нам её не будут отдавать, разрешите хотя бы вернуть её владелице, я при всех шепну слова, что книга нам больше не нужна, и она вернётся к Аглае Дормидонтовне. А то ведь она про нас плохо подумает. Мне же даже на том свете потом стыдно будет.
— А ты на тот свет собрался?
Казалось, Лекса снова был сбит с толку этим монологом допрашиваемого.
— Ну, я не знаю, какое наказание ждёт виновного, но я и тебе, Лекса из Рода Волка, и Козьме говорил про свои подозрения о поднявшем визг, говорил, и о том, что там был Свей Куница, но так вижу, что эта информация вам не интересна. В эту сторону вы не ищите совсем.
— А что мне искать? Свей Куница уехал, как только вышел из-за стола. Через положенный срок он уже был в следующем дорожном доме. Коня не загнал. Сказал, что не планировал останавливаться на ночлег у Трофима. Замышлял ли что по вам, того уже не узнать. А то может торопился новости о прибытии нового Барсука батюшке своему поведать? Того тоже не узнать. Был он там в дороге один, ни с кем более не говорил. Не при делах он. — пожал плечами плаща Лекса. — А что касается визгливого, то и тут мимо. Да, визжал, но то его родной голос, ибо отрок ещё, хоть и в теле крепком. Да и со зрением, в отличие от вашего, у него всё в беличий глаз. Только развитием отстаёт, но причинить ничего не смог бы, руками и головушкой слаб. А вот сердешно он очень сильно привязан к Трофиму и всему семейству его, это же их приёмыш, блаженный Алейка. Он разве что боднуть, аль повизжать и может. То, что Трофим там был, он самолично видал, перед тем, как зашёл в дом, а когда вышел — увидал вас над телом своего отца приёмного, да тебя с камнем в руке. Голова хоть и скорбная, как у дитя, да всё же скумекал, что сродственник в беде. Вот и последний ум чуть не растерял. Козьма еле дознался. Так что, как видишь, никаких других зацепок у меня и нету. А ты мне про них глаголешь, то ли глаза отводишь, то ли дуришь, то ли сам веруешь.
Остап остался сидеть только благодаря тому, что больше его тело ничего и не могло, а так бы съехал безвольной куклой на пол. Голос его совсем стих, но всё же Лекса услыхал:
— Я так мыслю, обвиняемые у вас есть, искать вы никого и не будете больше. Удобно же.
Остап не понял, как вдруг молниеносно оказался поднятым вместе со своим жалким таким стульчиком, который и без него охранники передвигали не иначе, как вдвоём, да и он был не обижен статью, как он думал. А тут, он просто висел, поднятый над полом за ремни на груди, мощной рукой/лапой этого бесспорно опасного допрашивающего Лекса из Рода Волка. Причём, держал тот его, как сказали бы «Легко и непринуждённо». Даже рука не дрожала. Что же за силища в нём была сокрыта! А ведь визуально фигура особо громадной не выглядела. Но вот сейчас, болтаясь и чувствую и свой вес, а особенно, вес стула, но не чувствуя усталости в этом …дружиннике, Остап охренел. По другому эти его чувства не описать. А охренев, он испугался, не тем страхом, что можно объяснить, а каким-то потусторонним, как когда услыхал про висельников.
Лекса, втянув шумно воздух …носом, сверкнув глазами — угольками прошипел:
— Ты смеешь обвинять дружину Князя своего в обмане и лени?
— Да нет, ничего такого, — и даже сам Остап услышал в этих своих словах страх, голос его дрожал — я вижу, что мне не верят.
Мгновенно, словно перевоплотившись, Лекса поставил кресло на прежнее место и посмотрел за спину Остапа, где распахнулась дверь, и тот же Даур влетев и чуть не сбив Лекса, не ожидая его увидеть в этом месте камеры. Даур вздрогнул всем телом, но быстро пришёл в себя и вернул Лексе его сферу.
— Благодарю тебя, пока всё.
И тот молча вылетел за дверь, словно боясь, что его попросят еще остаться. Видать боялись этого дружинника, а тут Остап так лохонулся с обвинениями.