— Не знаю, я всегда так жил, мне другого и знать не дано было. Пока сюда не попал. Науку ту сыновья растеряли, не желая её знать, а прадед… За юродивого он в селе слыл.
И снова хруст суставов, и словно глухое утробное рычание послышалось Остапу. Но он продолжил, вздохнув:
— И к нам, потомкам его, отношение было такое же, как к родным недоумка. Только и держались спокойно, не требуя лечить больного, так как Аким воевал. Ветеран, значит, и уважение за то всё равно было. Но на нас-то оно не распространялось. Тяжело жить было. Молодое поколение уже и не помнишь за что считали Акима и родных его дурачками, но отношение оставалось. Жили тяжко, и переехать на другое место возможности не было. Тяжело люд в стране победительнице в страшной войне, похоронившей миллионы, но спасшей больше жизней, восстанавливался. Но, сдюжили и это. Так и жили. Живём. Живут.
И снова хруст. Но на сей раз Лекса подскочил со своего стула, а тот от такого движения отлетел к стене. Остап вздохнул:
— Я простой сын своего Мира! Воспитан в нашем обществе, не имеющем ни волшебства, ни сил особых, ни веры в Богов, или в партию, а только почитание Родины, патриотизм. Правда, и это заездили и извратили. Ну, да не о том речь. Я правнук Акима. И несколько лет назад нашёл недалеко от своего дома, в лесу, земляничную полянку. И заметил, что она какая-то необычная. Ягода там вкуснейшая, и собирал на ней столько, сколько тары приносил. Только никому не рассказывал, не показывал ту полянку. Словно, рот кто зашил! Так и стал я каждый год ходить туда собирать ягоды. А в этом году вдруг очутился в вашем… ну, теперь в нашем Мире. Бабушка Аглая рассказала нам… мне про Коны, про Род мой, и куда идти к своему Роду за знаниями. В дорогу снабдила книгой, читать то мы умеем, но буквица у нас иная совсем, в моём Мире. Лодку свою дала на время, мазью и травами одарила меня, для легкой дороги. Денег то у меня нет, другие они у … тут. Ну, вот и пришёл я …сюда… Простите, не знаю я ничего о волшебстве, силах и всяком таком, не знаю даже об устройстве общества. Неоткуда было взять знания! Да я и о Коне представление имею смутное. Но Трофима мы не трогали, ну не убивали мы его. Незачем нам!
— Олеся, она ведь тоже?
Остап вздохнул ещё более тяжко, но понял, что его слова мало что изменят, а пытаться обмануть будет только себе дороже. Да и мало уже что это может изменить. Тогда он просто кивнул обречённо, не сумев поднять головы, словно он предал этим признанием Олесю.
— Вы встретились здесь?
— Да, на одной полянке очутились. Хоть в разных областях жили дома. Ну, в сотнях километров. А здесь рядом. Бабушка Глаша сказала, что нас таких Сварог возвращает, собирает отовсюду.
— И много в ваших Родах еще родных?
Задал резонный вопрос Лекса, вот что значит — служилый человек!
— Прадед сказал, что я один только с кровью предка. Я его во сне видал, в сновидческом Мире, бабушка Глаша помогла в этом. Сказал, что в остальных кровь другая, сюда уже никто не годен. Да и Олеся одна такая в Роду осталась. Ей про то тоже её прабабушка во сне рассказала. Других не будет. Только мы… Такие счастливые, Богами отмечены оказались.
Вздохнул на последних словах парень и смолк.
— Сиди, развяжут тебя, покормят. Думать буду.
Произнеся это, Лекса порывисто встал и вышел, но было видно, что знания сегодняшнего дня точно подкосили его уверенность в устоях мироздания и мироощущения, а то и прибавили ему седых волосков…
«Интересно, а волки седеют?» Подумал Остап, горько хмыкнув, ведь более ему делать было ничего, не получилось бы, путы так хорошо держали…. Вообще, в этом Мире всё было так надёжно. Но от этого, правда, легче не было
Глава 20
Не смотря на так быстро наступившее утро, идя по улице Лекса продолжал мыслями оставаться всё ещё в диалоге с Остапом и Олесей. Он ловил себя на невольной симпатии к этим двоим обвиняемым. Девушка его веселила. Он сращу почуял, что она его боится, к тому он привык, его все боялись, но он напугал её ещё сильнее. Хотя, девушка с честью выдержала его нападки на неё.
«Она забавная, — протянул он с улыбкой, которую никто не мог видеть. — Санитар леса! Смотри ж ты. Боится, а всё одно держится и дерзит».
И аж мысли его потекли веселей с эдаким протяжным выдохом. Поначалу он её страх принял за признание вины, но постепенно понял, что не в том дело было. А уж опосля рассказа Остапа и совсем всё на свои места встало.