Трясти её продолжали, глаз она не открывала и вообще, ни какими способами не показывала, что она пришла в себя. Так как она ещё не дошла до этого. Она выплывала, из ваты, из ничто, в котором явно было приятнее и спокойнее, чем здесь.
Её продолжали трясти, кто-то даже стал тереть чем-то ей лицо, виски. И звуки. Там точно были звуки.
«Зачем её трясут? Ей же так хорошо там, внутри. Внутри. Внутри чего? Что она? В чём она? А если её вытрясут? Если уронят? А что там мокрое такое трётся о её лицо? Уши трут, руки, брр, мерзко то как! И больно! Больно же! Её же сотрут и… А, тогда пусть сотрут и она опять будет просто парить там. Ну, пусть же уже стирают побыстрее, ну больно же. А ещё кричать стали громче. Неужели им так это надо? Им скучно без неё? Да что же это?»
Она очнулась, придя в себя от звонкой пощечины настолько чтобы распахнуть в удивлении глаза, но всё равно получила и ещё одну пощёчину, ибо была не столь расторопна, чтобы начать орать до того, как кто-то снова поднял на неё руку. Щёки горели огнём, она приложила к ним руки, а вот они-то были ледяными. В распахнутых глазах её стояли слёзы. От боли? Или это от обиды, за то, что её ударили, и дважды. Её даже мама то наказывала в далёком школьном детстве только пару раз! Да, ей обидно! Бил явно этот нехороший человек, что сидел склонясь над ней. Она одарила его обиженно рассерженным взглядом. А он при этом облегчённо отпустил её, перестав трясти. Значит, и тряс её всё время именно он! Вот же дрянь! И что ему надо от неё? И кто он вообще? Почему у него повязка на голове? Было бы здорово узнать, что это она его долбанула, это бы её очень примирило с действительностью. Должна же быть справедливость! И всё же кто он? Что ему от неё так было нужно?
А незнакомый немолодой и крепкий мужчина с повязкой на голове, добившись, чтобы девушка очнулась, облегчённо выдохнул и сел подобнее, оперевшись о стену. По тому, как он привалился к стенке сарая позади себя, девушка поняла, что он тоже себя не очень хорошо чувствует. Некое злорадство промелькнуло у неё на периферии сознания. Но долго она ни на чём сфокусироваться не могла. Не смогла вспомнить, зачем её руки держатся за щеки, и опустила их. Потом забыла, что в той пустоте, откуда она вынырнула, было так хорошо. Потом удивилась той мимолётной мысли, что её порадовало нездоровье человека рядом. Вообще, её надолго ничего не занимало, и не задевало. Было очень покойно. И она просто лежала. Человек иногда смотрел на неё, и что-то говорил. Но иногда просто смотрел, видел открытые глаза и этого ему было достаточно. Ей было тепло и покойно. Что-то духовно близкое ласкало её душу и обволакивало тело, и это тоже несло успокоение. Она словно лежала в гамаке, что иногда покачивался вместе с ней, и в том она чувствовала защиту и покой. Это длилось какое-то очень длительное время. Ей просто было хорошо. Мысли уплывали, витая где-то на расстоянии от неё, словно она была в неком защитном коконе от них. Может она парила сейчас в той вышине вместе с той белой красивой птицей?
Через время такого покоя, она с удивлением, мимолётным таким, короче мгновения, услышала свой голос, суть которого до неё не так же не дошёл:
— Пить.
И тут же что-то вокруг стало быстротечно меняться, так быстротечно, что она даже не пыталась это ухватить и понять. Просто однажды кто-то, приподнял чуть её голову и поднёс к губам что-то прохладное. И тут же инстинктивно она стала пить эту живительную влагу. И это было очень удивительное открытие! Оказывается, у неё теперь есть что-то внутри, и теперь она это что-то чувствовала. Это было так прекрасно, свежо и прохладно. Но и эта мысль, что взбудоражила и всколыхнула её, ушла. И снова её голову положили и оставили её в покое. Человек снова сел рядом. Он иногда что-то произносил. Были звуки, его рот открывался. Но девушке это было не важно. А потом случилось что-то странное. Она сама не очень поняла, что, но вдруг рядом появился некто, он был огромный, он заполонил собой всё, он не трогал девушку, не тряс её, не хлестал по щекам, но это было и не нужно, для того, чтобы почувствовать его вторжение в её уютный мирок пустоты. В отличии от того, который сидел у стены, и которого было деликатно мало, что он забывался почти моментально растворяясь в мире пустоты, этот, что появился, будоражил одним своим появлением. И вскоре появились новые звуки. Были они громкими, громче и резче, чем были вокруг неё раньше.
«Хорошо, что не стал трясти».
Всплыло какое-то далёкое и непонятное воспоминание. Голос, что прозвучал, стал настолько раздражать, что звуки его стали пробиваться в мозг, и тут Олесю включили. До мозга дошла весёлая фраза Лексы, и она настолько не вязалась с теми её личными переживаниями и воспоминаниями, что пробудил в ней этот мерзкий голос. И так резко это срезанировало со всем, живущим в ней, что окончательно привело её в чувство. Она уже и забыла, как винила во всём произошедшем себя. В том, что её Остапка погиб, в его такой глупой смерти виноват именно он! И он смеет веселиться и спрашивать её, чего это она тут отдыхает лежит одна?