Джордж, увидев его, попытался свернуть в сторону. Но ноги подвели, и он упал, затем с трудом поднялся, покачиваясь, и тут Лэшмен и Марфельд с двух сторон подбежали к нему. Марфельд толкнул парня плечом, и тот снова упал. Лэшмен схватил его за шиворот и поднял на ноги. Потом спина Марфельда полностью заслонила от меня Джорджа.
Фрост высунулся из окна и перегнулся через подоконник, наблюдая за ходом событий. Я же только видел, как плечо Марфельда, склонившегося над Джорджем, резкими толчками двигалось из стороны в сторону. Оттолкнув Фроста – он был легким как пушинка, – я выскочил в окно и одним махом пересек автомобильную стоянку.
Марфельд и Лзшмен не обратили на меня никакого внимания. Марфельд исступленно молотил Джорджа пистолетом, а Лэшмен держал бедолагу. Кровь текла по лицу Джорджа и капала на темно-серый костюм. Я отметил про себя, как обстоятельство, не имеющее отношения к делу, что костюм этот принадлежал мне: последний раз я его видел висящим в стенном шкафу моей спальни. Я двинулся на них в ледяной ярости. Вцепившись одной рукой в гладкий ствол пистолета, другой я схватил Марфельда за ворот и рванул его к себе, а потом резко отбросил назад. Человек и пистолет разделились. Человек упал навзничь, а пистолет остался у меня в руке. Мой собственный пистолет. Я повернулся и направил его на Лэшмена:
– Отпусти парня! Положи на землю!
Узкая щель в массивной челюсти открылась и закрылась. Возбуждение исчезло из его глаз. Он осторожно опустил Джорджа на белый привозной песок. Парень был без сознания, и только белки его глаз поблескивали из-под полуприкрытых век.
Свободной рукой я вытащил пистолет из-за пояса Лэшмена, отступил на шаг назад и быстро прицелился в Марфельда, уже поднявшегося с земли.
– Эй вы, чертовы бандиты, что вы тут затеяли? Ради шутки решили позабавиться?
Марфельд перекатился с носков на пятки, но не проронил ни слова. Лзшмен вежливо ответил двум пистолетам в моих руках:
– Парень какой-то сумасшедший. Он ворвался в кабинет мистера Граффа и грозил убить его.
– Он объяснил причину?
– Да, говорил что-то о своей жене.
– Заткнись! – прорычал Марфельд. – Лэшмен, ты болтаешь много лишнего.
Услышав позади себя шаги, приглушенные сухим песком, я обошел Марфельда и Лэшмена и прижался спиной к бамбуковой стене хижины. Фрост и охранник из вестибюля направлялись к нам. На плече охранника висел карабин. Он остановился и вскинул его.
– Опусти карабин, – посоветовал я. – Фрост, прикажи ему.
– Опусти, – буркнул тот.
Карабин с глухим стуком ударился о землю, подняв небольшое облачко пыли. Пока я владел ситуацией. Но этого было недостаточно.
– Что происходит? – ворчливо спросил Фрост. – Кто это?
– Муж Эстер Кэмпбелл. И если вы хотите нарваться на скандал, можете его еще немножко отделать.
– Черт побери!
– Тогда лучше доставить его к врачу.
Никто из них даже не пошевелился. Фрост просунул руку себе под жилет и ощупывал грудную клетку, видимо, желая выяснить, не остановилось ли у него сердце. Он тихо спросил:
– Это ты притащил его сюда?
– Тебе лучше знать.
– Парень пытался убить мистера Граффа, – вставил Лэшмен. – Он гонялся за мистером Граффом по кабинету.
– С Граффом все в порядке?
– Да, конечно. Я услышал, как этот псих кричал и ругался, и выгнал его, прежде чем он натворил глупостей.
Фрост повернулся к охраннику, который стоял с опущенным карабином.
– Как он прошел сюда?
Тот смутился, затем помрачнел и с трудом разжал губы:
– Он предъявил удостоверение журналиста. Утверждал, что у него назначена встреча с мистером Граффом.
– И ты не связался со мной?
– Вы же были заняты, просили, чтобы вас не беспокоили.
– Я без тебя знаю, о чем я просил. Проваливай! Твоя карьера закончена. Кто тебя принимал на работу?
– Вы, мистер Фрост.
– Прикончить меня надо за это. Убирайся с моих глаз. – Голос его стал вкрадчивым. – И никому не рассказывай о том, что здесь произошло, вообще никому, а лучше бы тебе совсем уехать из города. Сэкономишь на больничных расходах.
Лицо охранника стало зернисто-белым, цвета рисового пудинга. Он несколько раз открыл и закрыл рот, но так ни слова и не вымолвил, повернулся на пятках и поплелся к воротам.
Фрост взглянул на лежащего на песке человека, истекающего кровью, и заскулил от жалости – но только к самому себе: