– Не совсем. Я начал заниматься совсем другим делом, и расследование привело меня к истории Габриэль. Ты хорошо знал ее, Джозеф?
Он осторожно ответил:
– Мы работали вместе. По субботам и воскресеньям она принимала заказы на сандвичи и выпивку в бассейне и в раздевалках. А я разносил напитки, потому что для этого она была слишком молода. С мисс Торресе было очень приятно работать. Меня потрясло то, что с ней случилось.
– Ты видел все своими глазами?
– Я имел в виду другое. Конечно же нет. Но я был здесь, в этой самой комнате, когда Тони вернулся с пляжа. Вы, вероятно, знаете, что кто-то стрелял в нее и оставил лежать внизу, на пляже. Они с отцом жили недалеко отсюда. Тони ждал, что Габриэль вернется домой к полуночи. Когда она не вернулась, он позвонил Кэмпбеллам, они сказали, что не видели ее, и он отправился на поиски. И нашел ее утром – с двумя пулевыми ранениями, омываемую волнами. В тот день, с утра, она должна была помогать миссис Лам, и Тони пришел первым делом сюда, чтобы сообщить о случившемся несчастье.
Тобиас облизал сухие губы. Его глаза смотрели сквозь меня.
– Он стоял вот здесь, перед стойкой, и долгое время не мог вымолвить ни слова. Он не мог разомкнуть губы и сообщить миссис Лам, что Габриэль мертва. Однако она поняла, что ему плохо, что он нуждается в утешении. Она обошла стойку с этого края, обняла его и прижала к себе, как ребенка. И тогда он сказал ей. Миссис Лам велела мне сходить в кабинет мистера Бассетта и позвонить в полицию.
– Так это ты вызвал полицию?
– Я собирался. Но мистер Бассетт был у себя и сделал это сам. Потом я подошел к краю бассейна и посмотрел вниз через забор. Она лежала там на песке, лицом вверх. Я видел даже песчинки в ее глазах. Хотел спуститься и смахнуть их, но не решился.
– Почему?
– На ней не было никакой одежды. И она казалась такой белоснежной. И я боялся, что они приедут и застанут меня там, и им в голову придет безумная мысль, что это моих рук дело. Но когда они приезжали, им эта мысль все же пришла в голову. Они арестовали меня тем же утром. Я почти ожидал этого.
– Почему?
– Надо же было на кого-то свалить вину. А нас обвиняют во всех грехах вот уже три столетия кряду. Я знал, что это случится. Я не должен был давать волю чувствам, дружить с ней. И потом, в довершение всего, у меня в кармане оказалась сережка, принадлежащая Габриэль.
– Что за сережка?
– Маленькая круглая перламутровая сережка в виде спасательного круга, с дырочкой посередине и с надписью «США, Малибу». А хуже всего то, что другая сережка, ну та, которая составляла этой пару, все еще была в ухе Габриэль.
– Как же случилось, что сережка оказалась у тебя?
– Я просто-напросто подобрал ее, – ответил он, – и собирался вернуть Г абриэль. Я нашел ее у бортика бассейна, – добавил он через секунду.
– Тем утром?
– Да. Еще до того, как узнал, что она мертва. Марфельд и остальные полицейские такое из этого раздули. Думаю, они были совершенно уверены, что уже расследовали дело, пока я не сумел доказать им свое алиби. – Он издал странный звук, одновременно похожий и на смешок и на всхлип. – Как будто я мог поднять руку на Габриэль.
– Ты был влюблен в нее, Джозеф?
– Я этого не говорил.
– И тем не менее это правда, не так ли?
Он облокотился о стойку и оперся подбородком на руку, как бы желая таким образом обрести более устойчивое состояние.
– Возможно, я и влюбился бы, – с видимым усилием признался он, – если бы у меня был хоть какой-то шанс. Но это было абсолютно безнадежно, и я не мог позволить себе… Она никогда не видела во мне настоящего человека.
– Все это очень похоже на повод для убийства.
Я наблюдал за ним. Он замер. Неподвижное лицо со слегка впалыми щеками напоминало какую-то древнюю маску, высеченную из полированного черного камня, которую поддерживала такая же черная узкая ладонь.
– Разве не ты убил ее, Джозеф?
Он отшатнулся, будто я ударил его по незажившей ране, и повторил:
– Я бы и волоса на ее голове не тронул, вы же знаете.
– Ну ладно. Не будем об этом.
– Нет уж. Или вы возьмете свои слова обратно, или убирайтесь отсюда.
– Хорошо. Беру обратно.
– Вам не следовало так говорить. Она была моим другом. И к вам я отнесся как к другу.
– Прости меня, Джозеф. Но я должен был задать эти вопросы.
– Почему? Кто вас заставляет? Надо очень осторожно говорить о таких вещах. Вы знаете, как поступил бы Тони Торрес, если бы решил, что я стрелял в его дочь?
– Убил бы тебя.
– Правильно. Он уже хотел это сделать, когда полиция отпустила меня. Мне еле-еле удалось разубедить его. Но эта идея прочно засела у него в голове, как репей прицепилась. Он и теперь полон ожесточения.