Итак, в кабинете мистера Дикси стоит поднос с официальными документами, на которые он задумчиво и изучающе смотрит, сидит мышь, чистящая усики и пьющая из блюдца молоко и на столе лежит клочок бумаги, весь смятый и наполовину порванный, на нем им или кем-то другим написано: «Черная собака знает мое имя».
Глава 17
МИСТЕР РИЧАРД ФЭРЬЕ
Примерно в это же самое время люди, которым была небезразлична судьба членов семьи Айрленд, заговорили о мистере Ричарде Фэрье. Почему так получилось — загадка, хотя, как мне кажется, весьма обычного свойства. Жажда узнать что-то новое необычайно велика, и зачастую господин, в начале недели находясь в полной и безгрешной неизвестности, к концу ее нередко обнаруживает, что о его жизни знает полсвета и нет ничего для людей желаннее, нежели посудачить о ней друг с другом. Именно это и случилось с мистером Фэрье. Еще месяц или около того о нем никто и не слышал, а теперь с большим знанием дела говорили и мужчины, и женщины, которые, появись он в их гостиной с чайным подносом в руках, даже не повернулись бы в его сторону.
В то время мистеру Фэрье исполнилось двадцать семь или двадцать восемь лет. Родился он в хорошей семье, кажется, где-то на западе, к тому же был родственником миссис Айрленд и отнюдь не таким отдаленным, как Джон Карстайрс, сын внучатой племянницы прабабушки мисс Бразертон, то есть в девичестве мисс Бразертон. Тут веяло тонким ароматом романтической истории, уводящей нас во времена ранней молодости мистера Фэрье, ибо, по слухам — да нет, так оно и есть на самом деле, — по отношению к мисс Бразертон он хотел стать отнюдь не просто родственником; более того, достигнув восемнадцати лет, он сделал ей предложение. Как в точности состоялось объяснение, сказать трудно, ибо в саду старого мистера Бразертона в тот день, когда мистер Фэрье предложил кузине руку и сердце, никого, кроме них двоих, не было. Известно лишь то, что на протяжении ближайшего года мисс Бразертон с отцом жили на континенте, а неудачливый претендент утешался, как обычно утешаются восемнадцатилетние юноши с разбитыми сердцами.
Считается, будто если известны романтические увлечения человека, то и он сам особой загадки собой не представляет, однако же и карьера, и устремления, и даже местопребывание мистера Фэрье были окружены непроницаемой завесой тайны. Родители его умерли молодыми. После их смерти он воспитывался в доме старого священника в Девизе, и по достижении семнадцатилетнего возраста начал готовиться к поступлению в Оксфорд, в Ориэл-колледж. О студенческих годах мистера Фэрье кое-что известно, но не все сведения вызывают доверие. Чаще всего говорили, будто он был близок к молодым людям, увлекающимся скачками, и тратил фантастические суммы на высокие сапоги с отворотом, уздечки, седла, фраки и иные принадлежности конного спорта, совершенно пренебрегая книгами и учебными занятиями. Так что под конец второго года обучения вынужден был покинуть университет.
Касательно дальнейшей судьбы мистера Фэрье, то, при всей его хорошей родословной, несомненном воспитании, прямоте, следует признать: настаивая на его отчислении из колледжа, декан проявил определенную предусмотрительность. В двадцать лет мистер Фэрье получил недурную должность в одном учреждении. И примерно шесть месяцев считали, что его ожидает блестящая карьера. А затем пошли разговоры: он не проявляет особого рвения по службе, без должного уважения относится к важным людям, стоящим во главе учреждения, — а некий знатный вельможа, чьими делами ему поручили заняться, пожаловался на его нерадивость. Кое-кто сообщил также, будто он задолжал изрядную сумму денег, притом человеку, у которого бы лучше в долгу не находиться, и что на соревнованиях по боксу его видят чаще, чем в церкви. В результате со службы его убрали, долги оплатили, от одной юной особы, требовавшей от него признать ее ребенка, кое-как откупились, и мистер Фэрье был отправлен на обучение к одному весьма видному адвокату с перспективой приема в коллегию. Опять-таки вначале о нем отзывались самым лестным образом, жена и дочери адвоката выказывали ему всяческую симпатию (история с юной особой до нового места скорее всего не дошла). И даже сам мэтр, вообще-то молодых людей не терпевший, благосклонно кивал головой и говорил, что из этого малого толк выйдет. А потом в одно прекрасное утро, когда адвокат сидел у себя в кабинете, перебирая бумаги и нетерпеливо поджидая появления ученика, на пороге вместо него возник некий плутоватый на вид одноглазый пожилой господин в старом пальто. Он извлек из сумки столь же потертую записную книжку, в которой оказался счет на пятьдесят фунтов с подписью мистера Фэрье, выполненной четко и безупречно и при этом с некоторым изыском, явно выдавая руку аристократа. Повертев бумагу в руках, сколько позволяла вежливость, почтенный стряпчий заметил, что это его не касается. «Боюсь, вы ошибаетесь, сэр, — возразил с ухмылкой посетитель, — но нам-то подобные проделки юных адвокатских учеников хорошо известны». И это положило конец знакомству мистера Фэрье с адвокатом, его женой и дочерьми на выданье.