— Ибо, — с обезоруживающей искренностью заметил тот, — здесь нет богачей, одетых в порфиру, и дела идут ни шатко ни валко.
— А какими конкретно делами вы занимаетесь? — поинтересовался Джон Карстайрс.
— О, завещательными распоряжениями, жилищными тяжбами — весь набор домашних и коммерческих дел. Но если быть искренним до конца, то большая часть времени уходит на преследование неисправных должников. Работа вообще-то не для джентльменов, как вам, наверное, известно.
Подтвердив кивком головы, что да, известно, Джон Карстайрс вышел на улицу, где за это время сгустился туман, окутавший угол Кэрситор-стрит и Чэнсеки-лейн. В окнах адвокатских контор и магазинов канцелярских принадлежностей начали загораться бледные огни. В десяти футах над ним за шторами на мгновение мелькнуло и тут же исчезло встревоженное лицо молодой женщины, громко зазвенели бидоны — их как раз вывозили из расположенной поблизости молочной. Джон Карстайрс натянул шарф на подбородок, наглухо застегнул пальто и двинулся в сторону Уайтхолла, чтобы вновь оказаться в обществе достопочтенного мистера Кэднема. Он думал о молодой женщине, с которой в свое время поступил примерно так же, как мистер Фэрье по отношению к матери своего ребенка, и мысли эти хоть и пробудили поначалу сладкую ностальгию, приятными не были. Тем временем на Кэрситор-стрит, в кабинете мистера Деверю, день тянулся без новых происшествий. В какой-то момент адвокат, проведя полчаса за чтением журнала «Панч», вышел на улицу купить вощеных фитилей, ибо в доме свечу было нечем зажечь, как отсутствовал и клерк, которому следовало это поручить.
Глава 18
РОЗА
Много нужно вспомнить из забытого. И я помню многое из того, что следовало бы забыть.
Вчера вечером у меня возникло странное предчувствие, будто мой страж-опекун навестит меня. Так оно и получилось. Он вошел с перекинутым через руку пальто и сказал, что, если угодно, он готов показать мне свою псарню. Хотя к собакам я особого пристрастия не питаю — и уж во всяком случае не к таким, каких держит мой опекун, — да и компания его мне никакого удовольствия не доставляет, я охотно откликнулась на это предложение. Кажется, ему понравилось во всяком случае, он заметил, что это совершенно необычные собаки и я не пожалею, если соглашусь их посмотреть.
— Только не шумите, — велел он. — В доме мы должны хранить полное молчание.
Я пообещала рта не раскрывать.
Странная экскурсия! Сначала мы бесшумно спустились по лестнице в глубине дома, где через большое окно светила луна, обволакивая нас белым призрачным светом. Миновав общее помещение для прислуги, вышли к комнате, за дверью которой горела лампа.
— Это кладовка старины Рэнделла, — пояснил мой опекун. — Не удивлюсь, если он уснул прямо на стуле. — Не производя ни малейшего шума, он открыл дверь (старик крепко спал, положив голову на стол) и взял ключ от калитки, ведущей в сад.
Должна признаться, человек я на редкость пугливый — папа всегда дразнил меня боякой, — и если бы не опекун, на чью руку я опиралась, мне было бы очень страшно. А как тут не забояться — деревья угрожающе шелестят листьями на ветру, по небу бегут густые тучи, вокруг ни зги не видно. Спрашивать о том, где именно находится псарня, нужды не было — издалека слышался вой. Собаки содержатся в огромном бараке примерно в полумиле от дома. По мере нашего приближения — опекун по дороге прихватил валявшийся в прихожей фонарь — лай и рычание усиливались, и в доме вполне могли подумать, будто забрались воры.
Меня лично собаки ничуть не заинтересовали, показались просто крупными хищниками, похожими на волков, раньше я таких не видела — они напоминали одну из разновидностей мастифа. А вот опекун чрезвычайно оживился, то и дело просовывал руку в конуру — в темное время суток собаки сидели на цепи — и бросал им печенье.
Эти существа явно требуют большого внимания и забот, и я спросила у опекуна, кто ими занимается — мистер Рэнделл или слуги?
Опекун сказал, что слугам он в это вмешиваться — его слово — не разрешает.
Я дрожала от холода, и он забеспокоился. Не желаю ли я поверх своего надеть его пальто? Или, может, домой вернемся? Получив утвердительный ответ, он запер псарню, выключил фонарь — собаки притихли и молча смотрели ему вслед — и двинулся через погруженную в темноту лужайку. Рядом с бараком я заметила высокий колючий кустарник правильной квадратной формы, посредине находилась деревянная калитка, которую и при дневном-то свете различить, наверное, непросто.