Проникнувшись волнением и суматошными телодвижениями спутников, я повертел головой, но кроме черноты, окружающей лодку, ничего разглядеть не удалось. Хотелось спать, не иначе за полночь устроил нам побудку взбалмошный бузотёр.
— Бред какой-то, — зевнул я и сладко потянулся. — Не горячка у тебя началась, Фоньк?
— А я что-то вроде видел… — подавленно прошептал Илья, плюхаясь на сиденье.
— Пьяные галлюцинации налицо, — подытожил я, укладываясь на мягких фуфайках, сбившихся под боком. — Слишком ты легковерный, Илья, задурили деревенские фантазёры голову сказками.
Дынин удручённо помалкивал.
— Хорошо, что рыбалка вчера удалась, а не то зазря сорок вёрст по воде отмахали, — добивал я его больше по инерции, нежели со зла.
— Ну как же? — принялся заступаться за Дынина несломленный Афоня. — Вон, левей моей руки! Там огни были! Мамой клянусь!
— Сиди уж, — махнул на него раздосадованный Илья. — Налетел, словно ошалелый. Чего орал-то? Сон попортил. Ляг, успокойся.
— Давайте подгребём ближе к острову, Илья Артурович, — не унимался, ныл Фонька. — Здесь туман видимости мешает, вон как стелется над водой…
— Да, ночка удалась, прямо смоляная. Ни луны, ни свечки. В такие ночи только и шастать нечисти… — вяло, уже в дрёме подытожил я.
Сладкое забытьё охватило меня. Лодка ласково покачивалась, удерживаясь на якорях. Голоса Ильи и рыбака становились неясными, глухими, прозрачными.
Нет, что ни говори, современная жизнь не терпит нелепостей и заморочек насчёт нечистой силы, а вот в глухих местечках без этого не обходится. Вроде пришли на смену упырям и кикиморам инопланетяне и пришельцы, уже в год моего рождения американец Кеннет Арнольд объявил на весь мир, что обнаружил летающие тарелки, однако таинственная и страшная нечистая сила не покидает мир. То тут, то там появляются очевидцы чудес, выделываемых ведьмами и лешаками, после танцевальных вечеров, покуривая на завалинках и пугая девчат, парни в сёлах рассказывают о коварных привидениях и вампирах, жадных до человеческой крови и подстерегающих за углом. Что греха таить, сам таким был. В детстве, бывало, начитавшись всякой всячины, на спор с такими же горячими головами ровно в полночь отправлялся в полнолуние через всё кладбище. С одного конца на другое. И назад. Чтобы не уличили в трусости и хитрости, в обозначенном месте ещё днём, загодя, оставлялся какой-нибудь предмет. С ним и надо было возвратиться к спорщикам. Подумать только! До чего умудрялась детвора! Приходили в голову и не такие изощрённые проказы. Шёл, бывало, словно сомнамбула через причудливо разросшиеся кусты к большому глинистому бугру за околицей. До первого креста и могилы духу ещё хватало — знал, сзади дышат в спину любопытные приятели — а как зайдёшь на кладбище поглубже, да не приведи случай, споткнёшься и упадёшь, ноги становились чугунными, спина ледяной, а душа металась, прячась от ужаса в пятки. Куст, вцепившийся колючкой, обращался в цепкие лапы покойника, вылезшего из могилы, блеск луны на белой краске креста казался зловещим оскалом зубов скелета. Всё обмирало внутри и…
Подбросило меня на ноги то ли от собственного крика, то ли рядом кто-то вопил. Едва не вывалившись из лодки и устояв на коленках, я вцепился в Илью и Агафона, топтавшихся посередине нашего судёнышка. Орал Фонька, дрожащей рукой он указывал на что-то впереди. Тьма усиливала панику, мы вполне могли перевернуть лодку и очутиться в воде.
В войну паникёров расстреливали, и я, не раздумывая, огрел Фоньку по спине так, что тот лязгнул зубами и свалился с ног на днище. Это нас и спасло.
— Там! Там! Гляди! — продолжал орать он, тыча рукой вперёд.
И действительно, далеко в кромешной тьме передвигались зеленоватые тени. Казалось, они танцуют в пространстве, вспыхивая время от времени огоньками.
Там и располагался таинственный остров, возле которого по указке деревенских бракашей накануне вечером мы устроили засаду.
Первым, как ни странно, пришёл в себя Агафон, видно, моя грубая затрещина оказалась не только спасительной для всех, но и вовремя привела его в здравые чувства. Не дожидаясь команды, он начал судорожно выбирать якоря и налаживать вёсла.