Ещё на лестнице он услышал тихое пение своего пленника. Он пел устало, почти неразборчиво, и, услышав, что кто-то спускается в его темницу, вовсе замолчал и поднялся с ложа.
– Песнь о Золотом Драконе? Давно не слышал её, – вместо приветствия сказал Селлестераль и, привычно вытащив на середину коридора стул, сел.
– Я слышал, как кто-то рассказывал эту легенды сегодня.
– Галлюцинации по-прежнему составляют тебе компанию?
Узник медленно и хищно подошёл к решётке и остановился напротив наместника.
– Ты пахнешь ветром и грозой. И ещё чем-то, я забыл, что это.
Селлестераль улыбнулся и кинул ему через решётку белый цветок, который машинально крутил в пальцах за сломанную ножку.
– Это левкой. Чудесное растение. А как пахнет в грозу и по ночам! Символ гордости, упрямства, стремлений!
– Замолчи, я всё вспомнил, – арши с горечью смотрел на цветок в своей ладони. Белые лепестки были так нежны и хрупки. И после стольких лет казались ему настоящим чудом. Интересно, магия темницы подействует на него? Сохранит его свежесть?
– Я всего лишь делюсь впечатлениями, – пояснил наместник. – Сегодня восхитительная гроза, над Океаном поднимается шторм, Стихия бушует. Видел бы ты эти молнии! Лиловыми стрелами они пронизывают небо, будто рвут его на части! Жаль, ты не видишь.
– Так отпусти меня, и я увижу.
– Я смотрю, ты всё ещё не растерял оптимизма?
– О, нет. Я нахожу его вновь.
– И где же ты открыл этот чудесный источник?
– В знании, что близок час моего освобождения. И моей мести. Мы поменяемся местами, Селлестераль, поменяемся.
Наместник лишь усмехнулся. Его полубезумные слова пленника не потревожили совершенно. Столько лет уже прошло, и пройдёт ещё целая вечность.
– Это пустые надежды. Когда я перестану к тебе приходить, это будет означать, что весь мир забыл о тебе.
– Я напомню миру моё имя, наместник! Оно ещё прогремит!
Селлестераль поднялся:
– Мир не слышит тебя отсюда. Смирись.
В лице арши что-то поменялось на мгновение, сверкнули ночной чернотой глаза, и по коже прошли трещинки, словно истинный облик хотел вырваться наружу.
– Никогда, – прорычал мужчина.
– Вот, видишь, как просто принять это. Если ты никогда не смиришься, это значит, что ты всегда будешь вынужден терпеть эти неудобства.
На этот раз он не стал горячо спорить, а просто ушёл в тень, вернулся на своё ложе и сел, бережно взяв в обе ладони маленький белый цветок. Селлестераль убрал на место стул и покинул темницу.
Когда шаги его стихли, лампы погасли, а наверху прошуршали стены, узник отложил левкой и подошёл к решётке. С сапог наместника и краёв его камзола, который он не потрудился высушить, натекла небольшая лужица дождевой воды. Арши сел на колени, и вытянул руку за решётку, которая при каждом прикосновении опаляла его, как раскалённая.
Не хватало нескольких дюймов, всего ничего. Арши с шипением отпрянул от решётки. Отдышавшись, он распластался по каменному полу и вновь просунул руку между прутьями, прижался плечом, не обращая внимания на боль. А она всё нарастала. Зарычав, он зажмурился и дотянулся ладонью до этой лужицы. Вода… Он не видел и не чувствовал её так долго…
***
Робкий стук в дверь отвлёк Альвика Рейнса от сосредоточенного бормотания над страницей письма, которую он расшифровывал весь день. Ничего не сходилось. Без оригинального словаря он никак не мог прочесть этот диалект, и уже чаще бормотал проклятия, чем повторял отдельные слова, которые понял по сходству со светлоэльфийским языком. Стук повторился. Казалось, ещё более робко. И Альвик рассвирепел. Больше, чем, когда что-то не сходится, он ненавидел такие вот неуверенные стуки в дверь. Сразу понятно, что там ждёт какое-то ничтожество, которое будет чего-то просить и лепетать.
– Войдите, – рявкнул он, и в дверь протиснулась сперва лысина Томиаса Фелни, а затем он сам. – Здравствуйте, Фелни. Что привело вас ко мне?
Следователь, на лице которого отчётливо отпечаталась неизбывная тоска по пенсии, выкатился на середину ковра и помял в руках растрепанную папку.
– Здравствуйте, магистр Рейнс. Я тут, вот, посоветоваться пришёл.
– О чём?
Следователь быстро подошёл к столу, промакивая на ходу лысину старым платком, и разложил перед Альвиком папку, прямо поверх писем и словарей. Движения его были резкие, дёрганые, от одежды едко пахло потом. Рейнс невежливо повёл перед лицом ладонью, отгоняя зловоние, и кисло уставился в папку. Там были зарисовки чьей-то раны и листы с отпечатанными на пергаменте плохого качества фотографиями трупа со Стекла.