– Да, это он, тот самый, – заключил Трухин после просмотра «Авроры». Снова поплыли перед глазами воспоминания. Вот он наносит последний слой краски и потом долго любуется на своих рук дело. Любуется и чувствует привязанность к куску пластмассы, поскольку собирал крейсер сам. Михаил всхлипнул, утёр слезу, и бережно, словно держал в руках маленького ребёнка, поставил «Аврору» на место.
Он долго думал, лежа на кровати и глядя в потолок. Думал над тем, что недавно произошло в его квартире.
– Я продал душу с такой лёгкостью, словно отдал конфету маленькому мальчику, – размышлял писатель вслух. – Может мне просто не хочется дальше жить? А разве хочется? Да, теперь, да! Я же могу сейчас горы свернуть, Китай в океане потопить, страну поднять. Да! Страну поднять! – прокричал радостно он и улыбнулся. Улыбка походила на грозный оскал перед битвой. – Но сначала, я проучу эту сволочь Панькова! Глаза хитро и жестоко загорелись.
Зазвонил телефон, Трухин жадно схватил трубку: – Да, я слушаю. Это был Сергей Ионыч, как он и думал.
– Михаил Сергеевич, добрый день, – проговорила трубка лёгким приятным голосом.
– А-аааа, господин Паньков, здравствуйте-здравствуйте, – ехидно промямлил Трухин.
– У меня хорошие новости, книги раскуплены, и с вашего согласия, мы бы хотели выпустить ещё столько же экземпляров.
– Выпускайте, – злобно рявкнул писатель.
– А деньги мы сами вам привезём, – не обращая внимания на тон Михаила, дружелюбно произнёс владелец газеты.
– Вот и отлично, жду, – разговор закончился. Писатель должен был радоваться, но этого не было. Михаила что-то не радовало. Да, его книги купились, но при помощи волшебства, а он хотел видеть, что читателю действительно интересны книги, что не просто так их покупают!
– Тебе не повезло с редакцией, у другой бы твои книги продавались лучше, – твердила ему душа, делая отчаянные попытки вразумить Трухина.
– Нет, не лучше, а впрочем, какая уже разница, теперь я и так буду знаменитым и счастливым человеком, – приобретённый дар заглушал крики души.
Деньги прибыли через двадцать минут, вместе с посыльным. Молча расписавшись, Трухин забрал пухлый конверт и побежал в комнату, чтобы пересчитать наколдованные. Таких денег у него отродясь не было.
– Прощай старая бедная жизнь, – вопил писатель, игнорируя соседей, которые били ложками по трубам, дабы образумить, непонятно от чего развеселившегося, жильца снизу. «Потише мол, не один!»
Через несколько минут стук прекратился, видно соседи заткнулись, чего и пожелал им Трухин. Он ликовал, швыряя деньги под потолок, как видел это в иностранных фильмах. Те, медленно кружась, падали на безумно весёлого человека в потрёпанном халате, который их снова и снова подбрасывал.
Михаил теперь совершенно не думал о стране, которую обещал поднять, он думал «как бы достать себе костюмчик», который ему посчастливилось увидеть недавно в витрине магазина. Костюм появлялся, но Михаилу сперва не нравился цвет, материал, затем размер пуговиц и карманов. Наконец, он сердито зарычал, и костюмчик разлетелся на мелкие кусочки по комнате.
– Совершенно не мой цвет, – грустно улыбнулся Трухин зеркалу на всю стену, и то с ним согласилось. – Это сарай, а не квартира, – продолжал он, осматривая своё скромное жилище, – даже хуже сарая…
На следующий день писатель переехал в прелестный особняк на берегу озера, в котором, медленно скользя по воде, плавали два красивых белых лебедя. Дом окружал густой лес, где Михаил Сергеевич охотился в своё удовольствие.
– Вот это я понимаю, – сидя за столом в беседке и потягивая пиво, размышлял вслух писатель. Его взгляд пробежал по круглым башням своего замка, остановился на скульптуре мальчика, держащего деньги, и устремился в даль, туда, где был его настоящий дом. Было в этом взгляде что-то такое, что заставило время остановиться, ветер – застыть, а солнце – спрятаться за огромную тучу, нависшую над головой. Странный огонёк сверкнул там. От него тело Михаила всё сжалось, а на глаза навернулись слёзы. Из глубин сознания рвался дикий вопль, вопль страдания и ненависти, отчаяние, которое накопилось за всю жизнь существования. Лес вздрогнул, вода в озере почернела, земля – высохла. Крик выплеснулся наружу, ибо не мог больше занимать сознание дикого человека. Тошнота подступила к горлу, в голове всё помутнело и Михаил, словно кукла, свалился на паркет беседки и покатился по ступенькам вниз, на ходу теряя сознание.