лимузины двигались вниз, оставляя только светящиеся точки белых и красных огней. У
меня осталось мало времени.
Я должна была уйти отсюда.
Выйти из этого дома и направиться к клинике абортов. Я примирилась с тем, от чего
отрекалась. У меня не будет этого младенца. Не сейчас. Не тогда, когда я стояла
испуганная в своей комнате подальше от вечеринки, продолжающейся внизу. Не с моей
матерью, получающей сотню поздравлений о том, что она была такой же беременной, как
и я. Не со шлепаньем, которое я только что получила, так что мою задницу до сих пор
жгло.
Мой отец никогда не делал этого раньше. Будет ли он делать это снова?
Я подняла телефон, чтобы скинуть сообщение… кому? Линн или Инди, или даже
Стрэту — кто был последним парнем, которому я бы скинула сообщение, если бы я не
была в отчаянии.
А я была.
В отчаянии.
Время шло, и последствия моей глупости собирались обрушиться, как наковальня из
мультика. Меня расплющит. Я не знала, что мои родители собирались делать, не знала,
даст ли мне отец даже шанс сказать маме хоть что-нибудь. Но я не могла вернуть назад
последние полчаса, которые я потратила, смотря в окно, пробуя разобраться в своей
голове.
Определяя чувства, какими они были — Бесполезными.
Это — страх.
«Игнорируй его».
Это — стыд.
«Отправь всё подальше».
Это — сожаление.
«Избавься от него».
Я держала гарнитуру своей верхней губой. Семья Линн знала мою семью. Все мои
друзья были одного и того же круга. Меня отправят обратно домой.
«Б-Р-О-В-Ь».
Я набирала так быстро, что мои пальцы скользили на кнопках, и я должна была
позвонить. Звонок. Звонок. Три звуковых сигнала.
Я ввела свой номер. Он не узнает его. Я всегда звонила с автомобильного телефона
или телефона-автомата. Никогда из дома. Они не знали, где я жила. С одной стороны, это
была самая умная вещь, которую я когда-либо делала, поскольку это защищало их. С
другой стороны, когда сообщение было сброшено, он не будет знать от кого оно.
Так что я ждала.
Когда телефон зазвонил, я быстро схватила трубку.
— Стрэт?
Он находился на открытом воздухе. Я слышал свист движения машин и звуки
музыки вдалеке.
Вечеринка? Показ?
— Син? Как дела?
Голос Стрэта был карамельным, сладким и грубым, он срезал путь к той части моего
мозга, которая говорила, что это была плохая мысль. Стрэт должен был уловить остатки
паники в моем голосе, поскольку он не звучал подобно обычному себе. И что было
делать? Что я могла сообщить ему по телефону из моего собственного дома?
— Мне нужно с тобой встретиться в Санта-Монике у Виноградной лозы в полночь.
На бензоколонке.
— Что случилось, детка?
45
— Не называй меня так, — в то время как я заканчивала своё предложение, дверная
ручка в мою комнату повернулась.
— Что…?
Я бросила трубку, прежде чем расслышала остальную часть вопроса.
Глава 19
1982 год — ночь Куаалюд
«Палихуд» даже не был словом до тех пор, пока мои друзья не стали высокомерно
высказываться на счёт неправильной стороны Пасифик Палисайдс. Но потребовалось
полторы недели, чтобы Палихуд Хаус обрел репутацию, которую Стрэт проницательно
сотворил на пользу их общего дела.
«Саунд Брозерс Студиоз». Они зарегистрировали товарный знак во вторник, а в
пятницу подали в корпорацию подготовленные документы. Звуковую комиссию ещё даже
не назначили, а они уже украли бизнес у «Аудио Сити».
Их вечеринки были полны музыкантов. Некоторые из них были на пике своей славы.
Они ожидали, что все будут отсасывать им. Хоук Вромберг мог бы просто прокричать
поверх подходящих звуков классической гитары, и его член был бы облизанным за
считанные минуты. Это была его прерогатива, но в ту ночь Хоук взглянул на меня, одетую
в обрезанные шорты, покрытую зловонием «Мальборо», и решил, что он имеет на меня
полное право.
Я щелкала каблуком своих джинсовых башмаков по ворсистому ковру, слушая его
разговоры с таким видом, как будто хотела с ним трахнуться. Я не хотела с ним трахаться.
Я хотела Инди и Стрэта. У меня было сильное и неприятное ощущение, что я потеряла их
обоих, так и не выбрав одного из них.
Хоук что-то рассказывал мне о том, какие все сволочи и предатели в рекорд-лейблах1.
Что они не были музыкантами. Они не понимали процесс (о, Господи!) и были там только