Они стояли посреди комнаты. Снова позвонили. Он сказал:
— Вам надо скрыться. — Но спрятаться в этой комнатушке было негде. — Если полиция, то виноват я, и только я, — договорились? Вам незачем лезть в эту историю. Обвиняйте меня во всем. А теперь откройте дверь.
Он взял мистера К. за плечи, повернул лицом к стене и закутал его в покрывало. Теперь казалось, что он просто спит. Д. слышал, как открылась дверь и какой-то голос сказал:
— О, простите, меня зовут Фортескью.
В комнату робко вошел неопределенного возраста человек с залысинами на висках, в двубортной жилетке. Роз попыталась загородить ему дорогу. Она сказала:
— Что вам угодно?
Он повторил «Фортескью» со слабым подобием улыбки.
— Кто вы такой?
Он, мигая, посмотрел на них. Он был без пальто и без шляпы.
— Простите, я живу наверху. Что, Эмили... извините, мисс Глоувер дома?
Д. сказал:
— Она будет в понедельник.
— Я знал, что она собиралась уехать, но когда увидел в окне свет... — Он забормотал: — Боже правый, что это?
— Знакомьтесь, — сказала Роз, — это Джек. Джек Отрем.
— Он болен?
— Ему нехорошо. У нас тут небольшая вечеринка.
Он еще колебался:
— Как странно! Я хочу сказать, что Эмили, мисс Глоувер...
— О, зовите ее просто Эммой, — сказала Роз, — мы все здесь друзья.
— Эмма никогда не приглашала гостей.
— Она оставила нам ключи.
— Д-да. Я понимаю.
— Хотите выпить?
Это уж слишком, подумал Д., нельзя же найти в этой квартире все, что только не вздумаешь. Потерпевшим кораблекрушение необходима находчивость, но только в детской книжке Робинзон Крузо на необитаемом острове находит все необходимое, и как раз тогда, когда нужно.
— Нет, спасибо, — сказал Фортескью. — Я не употребляю. То есть я хотел сказать, что я не пью.
— Все пьют. Иначе не проживешь.
— Ну, разумеется, — воду. Я тоже пью воду.
— В самом деле?
— О да, несомненно. — Он пугливо взглянул на лежащего на диване, потом на Д., который стоял возле дивана, как часовой. Он участливо поинтересовался: — Вы поранили лицо?
— Увы.
Молчание стало почти осязаемым. Оно затягивалось, как проводы гостей у радушных хозяев. Наконец Фортескью сказал:
— Мне надо идти.
— Неужели? — сказала Роз.
— Да нет, я не то хотел сказать. Понимаете, мне не хочется портить вам вечеринку.
Он оглядывался по сторонам и явно искал глазами бутылки и рюмки. В этой комнате что-то было не так. Ему и в голову не приходило, что рядом с ним лежит труп, — в его мире не было места таким ужасам.
— Эмма не предупредила меня...
— Вы, наверное, часто разделяете ее одиночество?
Он покраснел и сказал:
— Да, мы с ней добрые друзья. Мы оба, видите ли, групперы.
— Кто-кто?
— Оксфордские групперы[2].
— Ах, вот что! — воскликнула Роз. — Домашние вечера, Браунс Отель, Крауборо...
Посыпались названия, которых Д. никогда не слышал. Что это — ее фантазия или истерика? Фортескью просиял. Его старческое младенчески розовое лицо растянулось в улыбке, чем-то напоминая экран кинотеатра, где показывают лишь тщательно отобранные фильмы, те, что можно смотреть в семейном кругу. Он пролепетал:
— Вы у нас когда-нибудь бывали?
— Нет. Это не для меня.
Он еще раз посмотрел на диван. На редкость прилипчивый тип, приходится следить за тем, что говоришь, — стоило ей неосторожно затронуть не ту тему, как он тут же за нее цеплялся.
— Обязательно заходите! У нас самые разные люди бывают: и бизнесмены, и... Один раз был даже помощник министра внешней торговли. Ну, и конечно, Фрэнки... — Он почти вплотную подошел к дивану, с жаром объясняя: — Это религия, но, как бы вам сказать... практическая. Она помогает вам жить — вы всегда чувствуете себя правым. В Норвегии мы достигли потрясающих успехов.
— Что вы говорите! — подхватила Роз, надеясь отвлечь его. А его так и тянуло к мистеру К.
— К примеру, вас что-то беспокоит — понимаете, о чем я говорю? Ничто так не очищает, как общение... на семейном вечере. Дружеское сочувствие, ведь многим приходилось испытать что-то похожее... — Он слегка наклонился вперед и обеспокоено заговорил: — Все-таки ваш друг выглядит совсем больным... С ним точно все в порядке?
Фантастическая страна, подумал Д. Такие фантастические вещи могут происходить только в мирное время, но никак не во время гражданской войны. Война упрощает жизнь: людей не интересует ни любовь, ни энтернационо. Они думают только о том, как бы поесть и укрыться от бомбежки. Фортескью сказал:
— Если бы... понимаете... он облегчился, может быть, все как рукой?