Словно очнувшись от спячки, в середине 1979 года все вдруг заспешили. Американцам срочно понадобилось привести договор ОСВ-2 о сокращении стратегических вооружений к подписанию, ибо в США близились выборы.
Канцлеру Шмидту надо было срочно завершить начатое дело: либо заставить русских уничтожить свои ракеты СС-20, либо разместить американские «Першинги» в Германии.
Русским, помимо первых двух, нужно было как можно скорее решить проблему с Афганистаном, куда, как тогда считалось, всеми силами рвались американцы с целью превратить страну в свою военную и разведывательную базу против СССР.
Первым удалось подписать договор ОСВ-2. Местом для церемонии была избрана исконная столица «разоруженцев» — Вена. В соответствии с положениями договора, уничтожению подлежали дорогостоящие межконтинентальные ракеты. После того, как Брежнев и Картер поставили свои подписи под текстом договора, в зале раздались аплодисменты.
К группе советских журналистов, присутствовавших на церемонии, подошел их американский коллега и сказал, что громче, чем здесь, в зале, сейчас хлопают на американских фирмах, которым отданы заказы на производство новых ракет, взамен уничтоженных, правда, под другим названием.
Я часто возвращаюсь к сказанному американским журналистом. И тогда азартная игра в строительство и разрушение дорогих ракет, а также длительные переговоры на эту тему представлялись мне не более интеллектуальным занятием, чем излюбленный спорт моряков в перетягивание каната.
Прошло еще немного времени, и стало очевидно, что поспешность с подписанием договора ОСВ-2 была излишней. Шансы на его ратификацию американским конгрессом были ничтожны. То, что виделось как самое большое достижение советской дипломатии, способное резко поднять личный престиж Громыко, превращалось в громкую и дорогую хлопушку. Вместо уничтожения межконтинентальных ракет на горизонте все отчетливее возникали американские «першинги», которые, будучи размещены в Европе, «накрывали» большую часть европейской территории Союза, включая Москву.
На исходе 1979 года все стороны неожиданно почувствовали острый недостаток во времени, а поэтому приложили максимум усилий, чтобы все события втиснуть в рамки уходящего года, полагая, что следующий, 1980-й, следует начинать «а tabula rasa» — с чистого листа.
Декабрь оказался тем месяцем, когда нужно было решить все оставшиеся проблемы, ни в коем случае не отодвигая их за тридцать первое число.
В связи с перспективой размещения американских ракет в Западной Германии, по всей Европе прокатился вал протестов. Мнения в ФРГ по этому вопросу разделились не только в правящей коалиции, но и внутри партии социал-демократов. Арбитром должен был стать партийный съезд, намеченный на середину декабря.
В Москве решили поддержать несогласных. 6 октября 1979 года Брежнев приехал в Берлин и объявил об одностороннем выводе из ГДР некоторых частей советской армии. В той же речи он предложил начать переговоры по спорным вопросам о ракетах.
Полтора месяца спустя Громыко прибыл с официальным визитом в Бонн, и 25 ноября зачитал выработанную им и одобренную Политбюро формулировку: «Нынешняя позиция стран НАТО… разрушает основу для переговоров».
Эта позиция СССР призвана была определенным образом повлиять на германскую и мировую общественность, побуждая активнее выступить против планов НАТО.
Вряд ли Андропов высказывался открыто против формулировки «или-или», предложенной Громыко. Зато дал волю сарказму по ее поводу, сидя у себя в кабинете.
— Это что за дипломатия? Как можно дирижировать оркестром, загнав себя в телефонную будку?! Завтра НАТО примет решение о довооружении, и что тогда? Мы должны будем расплеваться со всей Европой и Америкой?
Переход от поздней осени к ранней зиме — пора неприятная. Мокрый снег, смешавшись с уличной пылью, превращается в грязное месиво. Люди то и дело болеют, кашляют, заражая друг друга гриппозными вирусами и дурным настроением.
В первых числах декабря 1979 года мне позвонили из секретариата Громыко и просили зайти к министру.
Шефа МИД я нашел в отвратительном настроении. Сославшись на свирепствовавшую тогда эпидемию гриппа, он не встал, как обычно, навстречу и не протянул руки. Некоторое время я стоял, соображая, от кого из нас двоих предположительно должна была исходить угроза заражения.
Он выглядел действительно усталым, но совершенно здоровым, как, впрочем, и я. Наконец, мы сели.
— Завтра я вылетаю в Берлин на заседание кабинета министров иностранных дел стран Варшавского договора, — вяло начал он, не оставляя надежды, что дотянет фразу до конца. — Естественно, главным вопросом будет предстоящее решение НАТО…