Трудно было поверить, но из трубки послышался подхриповатый, очень усталый голос Андропова. Не представившись, едва поздоровавшись, он заговорил так, как будто продолжал минуту назад прерванный по какой-то причине диалог.
— Сегодня я принимал канцлера Коля. Мне он очень понравился: напористый, настоящий «немецкий бык», из народа. Но — умен, знает, что такое власть, и умеет ею распорядиться. А это как раз то, на чем большинство лидеров спотыкается.
Позволить себе разговаривать по телефону, не представившись, мог только очень высокопоставленный руководитель, убежденный, что все остальные должны и без того распознавать тембр его голоса. Ранее Андропов себе этого не позволял.
— Скажи, пожалуйста, — продолжил он, — как ты думаешь, способен Коль отбросить все условности и продолжить с нами диалог, начатый Брандтом?
— Ради дела… — начал было я, но он не дал мне договорить, что ранее тоже было ему не свойственно.
— Я должен пройти медицинское обследование в течение ближайших недель, а потом немного отдохнуть. Вот когда вернусь, мы продолжим с тобой этот разговор.
Я пожелал ему скорого выздоровления, испытав при этом глубокое к нему сочувствие, поскольку хорошо представил обстановку, в которой ему предстояло провести все это время. Ранее мне довелось несколько раз навещать его в больнице, и всякий раз я удивлялся примитивности и безвкусице окружавшей его обстановки, в которой, как мне казалось, можно было заболеть, но никак не вылечиться.
Две отведенные ему комнаты в отдельно от основных корпусов стоявшем каменном домике Кунцевской больницы являли собою смесь служебного кабинета, больничной палаты и номера «люкс» в привилегированном санатории ЦК.
Те же, что и в служебном кабинете, ковровые дорожки и телефоны «слоновой кости» с вкрадчивым, щадящим нервную систему телефонным звонком.
В небольшой передней комнате, служащей гостиной, безвкусная инкрустированная мебель египетского производства. Видимо, какому-то ответственному чиновнику Министерства внешней торговли в шестидесятые годы они пришлась весьма по вкусу, и с тех пор вся страна была заполонена ею в обмен на колоссальное количество сырой нефти, откачанной предварительно из ее недр.
В общем, обиталище было настолько же скромно, насколько и уныло.
Никелированная кровать на колесиках, увядшие деревянные цветы, вклеенные в фанерованную тумбочку, — все, что он мог увидеть в последние минуты жизни. «Обследование», о котором он говорил по телефону, затянулось до самой смерти.
Как бы то ни было, но голос Андропова в тот вечер я слышал в последний раз.
Впрочем, не совсем так. Однажды, уже в то время, когда он был тяжело болен, мне пришлось косвенно пообщаться с ним.
Мой давний московский друг много лет поддерживал дружеские отношения с одним из директоров американского концерна «Оксидентал петролеум» Армандом Хаммером. Этот американец российского происхождения обладал безусловным даром «обхаживания» советских лидеров — от Ленина до Горбачева, включая, конечно, Брежнева. Изворотливый Арманд Хаммер на протяжении шестидесяти лет прекрасно знал, что происходит на самом советском «верху».
Вскоре после прихода Андропова к власти он пронюхал, что тот находится в безнадежном состоянии из-за неизлечимой болезни почек. Хаммер тут же довел до сведения моего друга, что готов поставить из США необходимый Андропову аппарат, нечто вроде «искусственной почки». Я ухитрился передать это предложение американца в больницу.
Ответ последовал в виде телефонного звонка. Незнакомый мужской голос зачитал мне текст, судя по всему, написанный или надиктованный уже сильно ослабевшим Андроповым. Он благодарил за внимание и уверял, что все необходимое теперь имеется в распоряжении лечащих врачей. Из этого «теперь» можно было сделать заключение, что какие-то трудности с приобретением аппаратуры все же были.
9 февраля 1984 года Андропов скончался.
Мне рассказывали, что незадолго до смерти он прямо спросил врача, сколько дней ему отведено. Услышав ответ, распорядился временем, как истинный государственный деятель — мужественно, в полном соответствии с так понравившейся ему философской максимой: «Неизбежное прими достойно».
Андропов был, безусловно, последним государственным деятелем, верившим в жизнеспособность советской системы. Причем верил он не в ту систему, которую унаследовал, придя к власти, а в ту, которую намеревался создать путем осуществления решительных реформ.
В ноябре 1986 года в Москве, в здании Комитета защиты мира проходили заседания Бергерсдорфского дискуссионного клуба. Для участия в них прибыли бывший канцлер ФРГ Гельмут Шмидт и бывший министр в правительстве Вилли Брандта Эгон Бар.