Вид у него был утомленный, под глазами мешки, лицо осунувшееся. Поздоровавшись, он присел к нам, поинтересовался делами в Советском Союзе и здоровьем Брежнева. Затем, бросив взгляд належавшие перед нами бумаги, заметил:
— Я вижу, вы тут погружены в работу, не стану мешать, подышу свежим воздухом… Потом ведь снова — в самолет. Увидите Брежнева, передайте мой привет. Желаю и вам, и нам успехов!
Дождливое и серое берлинское утро было почти невыносимым, и против него, видимо, восстали все сосуды Брандта.
Он встал из кресла, далеко не так легко, как того можно было ожидать от его необремененной излишним весом фигуры, и вышел.
Обсудив все дела, мы тоже покинули дом. Канцлера не было видно, он прогуливался где-то в саду. У машин сгрудились охранники. Двое из них доброжелательным взглядом, улыбаясь, проводили нас до ворот.
Подавленное настроение Брандта передалось и нам. Способствовала тому и погода; когда мы вышли, дождь еще не хлынул, но удушливая тяжесть делала воздух густым, почти непригодным для дыхания. В центр мы решили не ехать, а, свернув в парковую зону, зашли в небольшую типично берлинскую пивную на окраине кладбища. Тогда я и представить себе не мог, что спустя двадцать лет именно сюда приду, чтобы попрощаться с Вилли Брандтом.
Народ в пивной был особенный: могильщики, кладбищенские садовники и служки из часовни. Их было немного, но настроение общества они представляли достаточно полно для того, чтобы не было необходимости прибегать к социологическим исследованиям.
Ругали на чем свет стоит всех абсолютно, в первую же очередь руководителей профсоюза работников коммунального хозяйства и общественного транспорта за то, что те не могут выбить из правительства повышения зарплаты представителям общественных служб, поносили министра экономики, который из-за нефтяного кризиса решил, видите ли, ограничить скорость на автострадах. Материли правительство за неспособность найти общий язык с бастующими авиадиспетчерами. Канцлер Брандт тоже получил свою солидную долю, соответствующую его высокому положению.
Ночевать мы остались в гостинице в Западном Берлине, а наутро, в воскресенье, по дороге в аэропорт, ехали непривычно пустынными улицами, обычно донельзя забитыми транспортом. Немцы скрупулезно соблюдали наложенный властями запрет на пользование автомобильным транспортом по воскресеньям, исходя из соображений экономии бензина. Притихший город производил какое-то предгрозовое впечатление…
И предчувствие оправдалось, правда, полгода спустя, поздней весной, когда и положено греметь грозам.