— А вот в этом разубеждать западников ни в коем случае не следует. Пусть думают, что мы более сумасшедшие, чем они. Это, пожалуй, единственное преимущество, которое у нас осталось.
Полная сарказма мысль о том, что и в большой политике иногда не грех прикинуться не вполне нормальным — показалась мне неординарной.
Расставаясь с министром, я еще надеялся побродить по знакомым мне коридорам, зайти в кабинет к старому знакомому и вспомнить с ним молодость. Однако сопровождавший меня как тень отца Гамлета полковник всем видом дал мне понять, что у военных все кабинеты и бумаги, включая туалетную, сугубо засекречены, после чего я, не заходя никуда, прямо проследовал к выходу. Вышел я также анонимно, как и вошел, не оставив никаких следов своего пребывания.
Андропов искренне веселился по поводу тотальной конспирации, к которой прибегнул Устинов, принимая меня. Услышав же о том, что министр полупрозрачно пригласил меня посетить места дислокации ракет СС-20, он заметно помрачнел.
— Вот этого тебе ни в коем случае не стоит делать! Ракеты эти — сверхсекретные, а ты постоянно ездишь за границу. Утечет, не дай Бог, на Запад какая-нибудь информация или фотография — на тебя первого падет подозрение!
После окруженного таинственностью визита в Министерство обороны к Громыко я шел как домой. Уставший за день от бесконечно мелькавших перед глазами дипломатов с папками под мышкой, милиционер на дверях бросил мутный взгляд на раскрытое мною навстречу его взору удостоверение сотрудника МИД’а и тут же пропустил к лифтам. Ясно было, что если вместо моей фотографии была бы вклеена фотография моего любимого кокер-спаниеля, результат был бы тот же.
Громыко я застал в отличном расположении духа. Отношения с Соединенными Штатами Америки складывались совсем неплохо. Договор ОСВ-2 был окончательно отработан и ждал лишь высоких подписей.
В целом, были все основания считать это победой и советской, и американской дипломатий. А потому министр заслуженно чувствовал себя на высоте положения. По сравнению с предстоящими грандиозными событиями поставленная западногерманским канцлером проблема выглядела малозначительной суетой.
Все это придавало Громыко не только уверенности, но и надменности.
— Ну что, умерились ваши немцы в непристойных домогательствах по поводу наших ракет? — Это была новая фраза, которой он встретил меня взамен прежней. — Не остыли они еще к этим провинциальным играм?
Могу согласиться: в тот период активного политического сближения США и СССР ФРГ выглядела политической провинцией. А потому Громыко не мог удержаться от искушения в очередной раз подчеркнуть различие между его собственным масштабным мышлением и теми, у кого полет внешнеполитической фантазии не мог выйти за пределы Европы.
Андропов понял намек, и в ту пору, когда президент Картер был переизбран, а договор ОСВ-2 завис в воздухе, он поинтересовался как-то, стоило мне вернуться после очередного визита к Громыко:
— Ну как? Разобрались вы с Андреем Андреичем с американскими ключами, или будем их и впредь искать в провинциальной Европе?
Я относился к этому взаимному «покусыванию» гигантов через мою голову совершенно спокойно, воспринимая их как слабые отголоски «былых битв».
Несмотря на саркастические приветствия, напутствовал меня Громыко в конце встреч, как правило, весьма добросердечно:
— Передайте Шмидту, что мы не станем использовать против немцев превосходства, которым не обладаем.
После чего произносил традиционно-назидательную фразу, от удовольствия скашивая рот в сторону еще больше обычного:
— И попросите канцлера не подгонять нас! Вот закончим с американскими стратегическими делами, тогда и займемся немецкими тактическими… Делать одновременно два дела — значит не сладить ни одного. Знайте, у. охотников есть мудрость: нельзя охотиться и собирать грибы одновременно, вернешься домой ни с чем.
Время шло быстро, а события развивались медленна Вся страна сползала в какую-то спячку. Начиналось время, позже довольно точно названное «периодом застоя». Эту загадочную летаргию вполне могли пережить русские, но никак не могли объяснить себе наши коллеги в Германии. Они ведь не знали поэтических строф, так просто открывавших тайну загадочной русской души: «Умом России не понять… В Россию можно только верить».
Вот как раз вера, на которой строились последние десять лет наши отношения с западногерманскими партнерами, теперь подвергалась серьезному испытанию.
Помимо политических и экономических причин, приведших страну к застою, была и причина сугубо личностного характера: недомогание Брежнева. Из «семейных источников» я знал, что Генеральный перенес инфаркт, из которого он физически понемногу выкарабкивался, но морально оправиться не мог.