Когда грибы подросли, чародейка оторвала руку от земли и тихо произнесла:
— Говорите.
Низ шляпок грибов вспыхнул ровным желтоватым призрачным светом, а на ножках грибов сразу же проступили прозрачные, как крылышки стрекоз, человеческие лица, и духи лесных полянок наперебой защебетали:
— Здесь! Мы видели! Здесь! Они везли её в клетке!
— Довольно. Теперь прочь, — приказала Цитифур и взмахнула рукой. Лица исчезли, шляпки погасли, но сами грибы остались. Женщина вздохнула и тихо проронила: — Других единорогов на землях людей нет, значит, это покровительница рода.
А затем чаровница оглянулась на небольшого чёрного бычка с поклажей и брезгливо шевельнула рукой, отчего большой холщовый мешок, перекинутый через спину вьючной скотины, сам собой раскрылся. Из него на сырую траву упал старый, изрядно истлевший и покрытый клочьями мха и паутины скелет. Даже одежда за десятки лет пребывания в старом болоте превратилась в гнилые лохмотья. Впрочем, она, а скелет этот именно женский, и при жизни была небогата. Зубов не хватало, а на макушке зияла дыра, недвусмысленно намекая, каким путём отправилась к подножью престола Небесной Пары сия тётка.
Серебряная Куница Аргифире́т придирчиво оглядела старый скелет.
— Сгодится, — пробурчала она.
А чаровница со вздохами опустилась на колени и достала из складок одежды жёлудь. Тонкие пальцы с длинными, покрытыми позолотой ногтями осторожно положили семя вечного дуба в грудь скелета. Первородная наклонилась поближе и зашептала заклинание, а потом осторожно подула, наделяя жёлудь силой. Скорлупа замерцала залётным, как летний светлячок, и лопнула. Из неё вытянулся тонкий изумрудный росток, жадно впившийся в позвоночник трупа.
Первородная поднялась на ноги, а когда скелет дёрнулся, вытянула руку и властно произнесла:
— Встань.
Скелет зашевелился, неспешно сел, опёрся на руки и поднялся, покорно ожидая приказов, а в пустых глазницах зеленел тёмный древесный мох.
Колдунья выразительно посмотрела на свою сестру. Та вытащила из сумки старый холщовый плащ с капюшоном и накинула на плечи мертвячки, а после вложила в руки скелета дешёвый тесак.
— Иди.
И первородная волшебница горделиво развернулась и указала пальцем на расположенную на небольшой возвышенности крепость самозванцев, а сама торопливо, но при этом, соблюдая достоинство, направилась подальше в заросли. Она, не оборачиваясь, приподняла руку, и кольцо в носу бычка потянулось к пальцам женщины, увлекая животное следом.
А мертвя́чка, шатаясь, как перебравшая дурного вина пьянчуга, медленно побрела к своей цели — крепости пришлых.
Обе быстро женщины скрылись за деревьями и принялись наблюдать за происходящим.
Сперва стояла тишина. А потом над лишённым деревьев и покрытым лишь короткой травой пологим склоном холма, где и расположились самозванцы, пронёсся выкрик на чужом языке. Первородные не поняли слов, но это было похоже на: «Той! То идот⁈»
Почти сразу после этого прозвучал одиночный выстрел.
А после ночь разорвал протяжный вой, достойный не то что стаи призрачных волков, но и тысячи банши.
— У-у-у-у-у!
Вспыхнул яркий белый свет, пятна которого стали ощупывать склоны и кустарники, а потом с ненавистью впились в бредущую с оружием в руках фигуру.
Затем негромко хлопнуло, и в небо взмыли яркие красные звёзды.
Первородные с жадностью в глазах вытянули шеи, вглядываясь в действо. А события стали разворачиваться совсем уж быстро.
Со стороны крепости раздались выстрелы. Даже отсюда было видно, что пули попали в мертвячку, ломая кости и прокалывая плащ. Но нежить на то и нежить, чтоб не упасть от жалкого свинца. Когда к стрелкам прибавились новые, от грохота стрельбы заложило уши даже в далёких кустах. Казалось, там целая мушкетёрская сотня, ибо невозможно так быстро заряжать мушкеты.
А когда до стен самозваной крепости осталось совсем немного, раздался взрыв. Гром эхом отскочил от серых стен. Земля взметнулась вверх вместе со скелетом. Обратно упали лишь разрозненные кости, перемешанные с комьями земли и клочьями трав, и лишь позвоночник продолжал изгибаться подобно змее, которой отсекли голову, но которая обречённо цеплялась за жизнь.
Медленно оседала пыль.
И думается, пришлые самозванцы не пожалели не менее бочонка отборного пороха.