Паутинка натянулась, по ней пошли незримые вибрации, и стоило дёрнуть, то с окрестностей словно скинули пелену незрячести, явив все чары, что есть. Сразу стала видна желтоватая грибница не сильных, но вездесущих грибных духов, похожая на запутанное корневище. Вспыхнула белым потоком река, населённая несильным божеством, когда-то вставшим под длань Небесной Пары. Если задобрить духа реки, он не станет вмешиваться.
Загорелась бело-оранжевыми всполохами пепельная преграда. Загорелась не простым кольцом с заключёнными внутри людьми и животными, нет. То была ограда в ограде, и внутренние были разделены на дольки, как большой пирог. Преграда изрядно приглушала ощущения, создавая полупрозрачно-мутную ширму, но всё равно можно было различить тускло-золотистый силуэт служительницы Небесной Пары и очень яркую кляксу в багряных и зелёных разводах, принадлежащую молодой ещё ведьме. Таких же цветов была и её тень. Непонятно, зачем девчонка создала столь сильное, да ещё и наделённое подобием воли отражение одного из своих страхов, хотя страх был заперт.
Больше ничего интересного не было. В самом деле, не будут же помехой несколько мелких духов, оказавшихся случайно пойманными в замкнувшуюся на ночь пепельную преграду.
— Действуем по замыслу. Внезапность и натиск — вот наше оружие, — напомнила волшебница, отпустила ниточки колдовства, позволив им поблёкнуть, и повернулась к бычку. То был не простая рогатая скотина, каких выращивают люди, нет — то был дикий северный тур. Просто ещё молодой.
Цитифур быстро расстегнула застёжки и позволила упасть на траву поклаже. Наклонившись к сумкам, вытащила небольшой тряпичный кошель и протянула сестре, и тут же вытянула левую руку в сторону лагеря.
— Глухота, — прошептала она. Теперь псы не услышат сестру и не поднимут шум. Жаль, с людьми не получится. Изредка погавкивающие собаки и правда притихли, зато послышался какой-то сданный треск, словно сверчок взял скрипку погромче и принялся пилить её смычком до одури. Но сверчок не помеха.
Дозорная сделала вдох и помчалась по широкой дуге в сторону реки. Под лёгкими шагами почти не хрустели веточки, почти не шелестела трава, а деревья отклоняли ветки, пропуская вперёд. Простому человеку не услышать. Даже тому, который стоял у самого края с медленно тлеющим фитилём. Не успеет он. Фитильные ружья слишком долго пшикают затравочным порохом, прежде чем выстрелить.
Перворождённая домчалась до речки и опустилась на колени, так чтоб те оказались в воде. Затем развязала кошелёк и достала из него небольшой серебряный лист. Сей берёзовый лист изначально был выращен живым и только потом превращён в благородный металл, потому каждая жилка, казалось, ещё дышала, казалось, поднеси к дереву и снова наполнится зеленью и начнёт жить. И лист был наполнен силой.
— Владыка реки, — прошептала дозорная и медленно опустила руку с даром воду, — мы не враги тебе.
Перворождённая разжала пальцы, и лист упал на дно, отражая звёзды, взирающие с небесной тверди на бренный мир.
Женщина наклонилась ещё ниже и поцеловала воду, затем, не вытирая губ, чтоб не обидеть местное божество, встала и попятилась. Лишь когда отдалилась на пять шагов, поправила шлем, поправила платок на лице и резко обернулась. Тот был условный знак. Можно начинать.
Волшебница Цитифур сделала глубокий вдох и выставила перед собой руки, готовая спустить с привязи чары. Но сейчас не её ход. Сейчас сестра должна будет издали перестрелять столько людей, сколько получится, пуская стрелы по ногам. И лишь когда заметят, нужно будет вмешаться.
Женщина скосила глаза и стала внимательно наблюдать за тем, как сестра, осторожно отступив к ближайшему дереву, достала из колчана лук. Лук был небольшой, с короткими, сильно изогнутыми и расписанными лесной вязью плечами. Не в тугости дерева была его сила, но в чарах: они ещё десяток шагов ускоряли стрелу после того, как тетива будет спущена. И для чар годится только наконечник, откованный из холодного железа. Ни бронзовый, ни хрустальный, ни кремнёвый, ни даже вырезанный из кости ускоряться не будут. Одна беда, после стрельбы к луку липнут гвозди и кольчуга, словно клеем намазано.
Огнекрылая Гусыня перевела взгляд на лагерь и нахмурилась.
Странно. Человек с фитилём откинул фитиль в сторону, что-то пробурчал на чуждом языке. Отрывисто клацнуло железо.
И даже сестра торопливо положила стрелу на лук и приготовилась…
Стакан Стаканыч стоял у самой пепельной границы защитно-святого поля и курил, сжимая руку на шейке приклада дробовика, начинённого коротышами. Бабье царство изрядно его напрягало, от нервов хотелось курить почаще, но если дымить как паровоз, сигареты скоро кончатся. Поэтому он покуривал, нервно пересчитывая запасы.