Дальше за столом виднелся большой очаг, упрятанная в каменную арку, а над огнём — на толстом крюке, да на добротной цепи — котёл с кипятком.
По углам стояли большие, обитые медью сундуки. На полках — украшенные росписью горшки, тарелки и кувшины. Пол первого этажа по обычаю сих мест уложен обтёсанным камнем, и потому похож на уличную мостовую, разве что лучше и ровнее и тщательно выметен.
— Что такая хмурая? — раздался голос со стороны.
Начальница стражи повернула голову. Со второго этажа по узенькой деревянной лесенке спускался муж. Невысокий и худощавый, как все местные мужички, в разноцветном переднике, в простой домашней рубахе и светло-коричневых штанах. На ногах домашние туфли.
На руках он держал годовалую девчоночку в простеньком платьице. Девчушка закряхтела и протянула руки к мамке.
— Магистрат. Да посмотрит попристальнее на этих интриганок Двуликая, — пробурчала женщина, закатив глаза к потолку, затем подошла к столу и устало уселась на простенький, но хороший табурет. Сразу же скинула на соседнюю табуретку широкополую шляпу с изящным пером. Под шляпой обнаружился небольшой шлем-тарелочка, надетый поверх повязки-косынки. Затем сняла и положила на пол перевязь с полуторным мечом в ножнах и большим двуствольным пистолем и расстегнула кожаный корсаж. Корсаж был не простой, а с пришитыми изнутри, под льняным подкладом, на манер бригантного доспеха, стальными пластинками. И корсаж этот предпочитала больше, чем кирасу — ну, когда в последний раз в Керенборге нападали на стражниц? Только вчера, а до этого сто лет назад. Город тихий, знай себе, разгоняй пьяных баб, дерущих глотки похабными песнями посреди ночи, да лови мелкое ворьё, а те бегают разве что с ножами и дубинками. Да и не дело это начальницы самолично в драку ввязываться. Для этого простые стражницы есть, у которых и кирасы, и алебарды, и мушкеты.
А от ножа в брюхо подбитый железом корсаж вполне защитит. Ведь нет ничего хуже клинка в потрохах. Лучше уж свинец или острую сталь получить сразу в сердце.
Вслед за курткой женщина распахнула тёмно-красное платье и белую рубаху, обнажив налитую от молочного кормления грудь.
Муж осторожно посадил девчушку на колени маме и приложил к груди.
— И что магистрат? — спросил он.
— Ты моя сладкая прелесть, — прошептала начальница стражи зачмокавшей дочке, прежде чем ответить, только потом и подняла взор на супруга: — Ночью напали на ведьм, пришлось присутствовать на месте. И эта, которая длань магистрата, важная, как цапля. Ходит, смотрит.
Муж убрал с еды полотенце, подошёл к очагу, поднял кочергой крышку и осторожно потрогал воду. Та была не для супа, а для мытья посуды. А вытерев руку, спросил:
— С каких это пор Магистрат приглашает стражу? Они обычно сами смотрят.
— По прошению матушки-настоятельницы. Там страх какой творится. И маркиза на весь дворец ругается, кулаком по столу стучит. Несколько человек бросили в темницу в колодках.
— И чего нашли? — приподнял брови муженёк.
— В том то и дело, что ничего. Ведьм допросить не дали, а на месте только раскиданная мебель, пролитое ламповое масло и пятна крови. Даже расфуфыренная цапля бурчала, что магических следов тоже нет. А ещё у неё перо в шляпе дурацкое — длинное и облезлое, как ослиный хвост.
Муж вздохнул, улыбнулся и достал из кармана большую и странную стекляшку.
— А ты бы за помощью к халумари пошла. У них много всякого чудного. Вдруг, помогут, — произнёс муж и щёлкнул чем-то на донышке стекляшки.
Зал сразу осветился неярким, но ровным и белым, как полуденные облака, светом.
— В халумарской лавке купил. Говорят, если перестанет гореть, заменят на другой всего за медяк.
Начальница стражи открыла рот, чтоб возразить, мол, это же пришлые, как можно, но не успела. В дверь громко и часто застучали и задёргали верёвку колокольчика, как полоумные. А когда муженёк открыл щеколду, в дом влетела запыхавшаяся стражница.
— Госпожа, цеха стекольной гильдии горят.
— О, Небесная Пара, за что мне всё это⁈ — воскликнула начальница, оторвала девчушку от груди, переделала мужу и принялась быстро застёгиваться.
Даже не поев, она бросилась к двери.
Путь был не дальний, но пришлось пробежаться. Одетая в четверной доспех стражница быстро отстала, а начальница стражи продолжала бежать, цокая подкованными сапогами по уличной брусчатке. И за это тоже любила корсаж — можно везде успеть.
И чем дальше, тем тревожнее: в зазорах между домами уже виднелся столб густого чёрного дыма, а ещё приближался страшный и странный вой, словно волки-великаны состязались в пении.