— Руки покажи.
Девчонка отложила в сторону тряпку и показала ладони, глядя с непониманием вверх.
— Выше.
Аврора прищурилась, разглядывая руки девчонки, а затем подняла свою руку. По рукам можно многое понять о человеке.
У самой баронеты руки были в мозолях от постоянных упражнений с копьём, мечом и тяжестью. Малые трещинки на коже забиты чёрным порохом и ружейным маслом настолько, что его уже не получалось отмыть — всё равно при ярком свете видно.
Пальцы крестьянки должны быть грубыми от чёрной работы, обожжёнными горячими углями, горшками и кипящим жиром, исцарапаны плохим инструментом. У сестры Стефани, к примеру, они в мозолях, ибо быт храмовых послушниц тоже не многим отличается от сельского и не менее тяжек, разве что вместо общины, трудятся на благо храма.
Руки виденных магичек и деревенских ведьм грязны от чернил, колдовской пыли, жира масляных ламп и изрезаны стеклянными ножами, нужными для опасных чар.
Даже у избалованного младшего братца Авроры пальцы исколоты портняжной иглой, исцарапаны когтями птиц и обмозолены струнами лютни, потому как его учили важным при дворе наукам: белошвейному мастерству, грамоте, соколиной почте и музицированию.
Руки подобрашки несомненно принадлежали труженице, но, кроме прочего, на запястьях виднелись особые следы, и вряд ли это золотые браслеты. Скорее уж кандалы каторжницы или рабыни.
Наёмница опустила свою руку и задумалась. Неужто беглая? Но какая дура закуёт в железо ведьму, не отрезав язык и не сломав пальцы? Иначе в одно погожее утро можно просто и не проснуться.
Но с этим можно разобраться и позже. Всё равно путь долгий, к тому же люди барона уже допрашивали подобрашку, пользуя хитрые, распознающие ложь заклятья.
— Тебя как звать? — строго, словно репетитор по грамоте, но не сурово, спросила Аврора.
— Гвен.
— Плохо моешь. Чашки при баронском дворе должны мыться в двух разных кадках — сперва в мыльной, а после — в чистой. И протираться полотенцами — чтоб насухо и начисто. Иди возьми мои чашки, буду учить, — произнесла Аврора, указала клинком на место рядом с каретой, где на полотенце лежала посуда, и убрала рапиру в ножны.
— Наши бы чашки кто помыл, — донёсся смешок со стороны караульщиц.
Аврора тут же выхватила шпагу, но не мышеколку, а боевую, и картинно вытянув перед собой, отчеканила:
— Она моет и штопает только за господином бароном, его дуэньей и мной. Кровью слова подтверждаю. Можно вашей, можно моей, если у вас получится.
На том спор был закончен.
Дмитрий поёжился.
Утро было прохладным, наполненным песнями крохотных пташек, мычанием волов и хриплым криком сержантки. Небо в предвкушении рассвета слегка подёрнулось серым. Нечисть убралась восвояси. А костёр разыгрался с новой силой, чтоб дать жар и для каши, и для кипятка для мытья чашек.
Прапор как ни в чём не бывало храпел, прислонившись боком к стенке кареты и подладив под голову подушку.
— Солдат спит, служба идёт? — покачал головой капитан, а потом ухмыльнулся и пожал плечами. — И как у него ничего не затекло? У меня все бока болят, как будто на мешке с картошкой спал. На следующем привале надо будет несмотря на тварей, разворачивать палатку и поспать нормально.
Дмитрий открыл шторки на окне кареты, задумчиво помассировал виски пальцами и достал блокнот. Писать можно много, но всё сведётся к одному: при движении колонны необходимы средства для защиты личного состава и техники на ночном привале от нечисти, а это даже от базы толком не отъехали. Что уж говорить о многосуточном марше?
И если не получится наладить работу чугунных волшебных палочек, чтоб одноразовыми не были, то батальону на учения придётся брать с собой местную священницу.
Дмитрий потянулся и открыл дверцу.
Прохладный утренний воздух, наполненный свежестью берёзовой листвы, хлынул внутрь потоком и быстро залил нутро кареты, как волны океана — утонувший Титаник.
Прямо у колеса, свернувшись калачиком, сопела девчонка-волшебница. Рядом с ней на полотенце лежали вымытые тарелки, кружки и ложки. Чуть поодаль — в десяти шагах — бродили и выщипывали оставшуюся траву привязанные к столбикам тяговые волы.
В глаза сразу бросились фигурки божеств, стоящие у костра на небольшой резной скамейке. Этот мир весьма забавно сочетал в себе японское, древнегреческое или индусское многобожие с отчётливой параллелью с земным европейским средневековьем. Есть старшие божества, а есть духи всего сущего, и чем слабее, тем их больше. По идее, под каждой травинкой живёт мелкий незримый божок этой самой травинки.