Но было не до смеха. Девушка стояла, сжимая в одной руке фамильный пистоль с серебряными пулями, а в другой — знак Небесной Пары. Между холмами, словно молочные ручьи и реки, струились потоки белого тумана, в коем, казалось, вязло само вездесущее время, становясь густым и липким. Оно растягивало звуки и приглушало бытие.
Поток тумана мягко скатывался в извилистое русло обычной вялотекущей речушки, которая была по колено глубиной и обильно поросшая по берегам кустарником. За многие годы вода вымыла песок, и сейчас дно устилала мелкая галька, лишь изредка чередуясь с большими окатанными валунами, покрытыми мхом и лишайниками и торчащими из воды, как грибы из палой листвы.
А Небесная Пара, дарящая жизнь всему миру, окрашивала рассветом далёкие облака, плывущие на серо-лиловом небе.
Этот рассвет был долгожданным, ибо ночью вдоль светораздела опять ходила та старушенция, протягивая руки к ведьме-служанке. Старуха выла и ругалась, противным голосом, а молитвы отгоняли лишь на краткое время, словно тварь не боялась их.
Нежить так себя не ведёт.
Но к настороженности от изобилия тварей примешивалась грусть.
Аврора вздохнула и посмотрела на оружие.
В бездну братцево предложение, оно всё равно глупое, ибо через постель баронского отпрыска родственника истинной доблести не заслужить, а от рекомендаций будет разить ложью.
В бездну. Не нужно ей золото и должности такой ценой, и хотелось быть просто нужной и счастливой. Но сейчас девушке казалось, что её удел — лишь бегать рядом с богатыми особами и охранять их тушки, словно цепная собака, а столь нужные рекомендательные письма не получится скопить и за сто лет, на что жизни не хватит.
Девушка закрыла глаза и пробормотала тихую молитву Небесной Паре, а затем и пречистой Акве, орошающей землю своими слезами. Акве всегда лучше молиться в тумане, ибо говорят, что тогда богиня возлежит на земле, раскинув в разные стороны свои белые волосы.
За спиной послышался громкий возглас монашки. Аврора открыла глаза и неспешно обернулась.
Из кареты спрыгнул на траву баронский дуэнья. Коснувшись земли, он выругался на своём языке и захромал. Ещё бы, дракон, когда тащил за собой на верёвке, сильно вывернул пришлому стопу, и чудо, что вовсе не оторвал. Это же дракон-демон, он всё может.
Вслед за дуэньей из повозки выскочила сестрица Стефани.
— Ты должен вернуться! — возмутилась монашка, зазвенев колокольчиком на шее. В руках было мокрое полотенце.
— Я не телёнок! — огрызнулся дуэнья, коего баронский племянник звал прапором.
— Ты ничем не лучше. Дай ногу, грешный!
— Нет! Ты сама говорила, что лечила только коров!
— Люди тоже скот, только двуногий. Я знаю. Я несколько раз была на вскрытии. У людей те же потроха, что и у коровы! И молитвы Тауриссе благосклонны к людям и скоту одинаково!
— Живым не дамся! — завозмущался дуэнья и похромал прочь.
Аврора улыбнулась. От монашки, решившей вылечить больного, даже здоровый не убежит. К тому же сестрица очень легко перешла на фамильярность, но оно и понятно. Дуэнья же неблагородный и потому по чину ниже монахини.
Девушка вздохнула и неспешно расстегнула дублет и рубаху. Утренний ветерок сразу обнял за талию и лизнул нагую грудь. В бездну приличия. Толка от них никакого.
Когда в траве, в трёх шагах от девушки, тихо зашуршало, Аврора выпустила из руки знак Небесной Пары, повисший на шее, на длинной цепочке, потом перехватила пистоль в левую руку и достала из ножен тонкую трёхгранную шпагу-мышеколку. Матушка не раз говорила, что только тот решает, что делать с монетой, кто в руках её держит. Остальные могут лишь нести бред умалишённого и глупо мечтать. И баронской монеты нет.
Медленно приподняв шпагу, чтоб кончик острой стали оказался чуть правее линии взгляда, а рукоять у самого виска, девушка застыла, как благоволящий роду рыжий лесной хищник, что замер перед прыжком на добычу, а затем сделала резкий выпад.
Из травы послышался писк, и Аврора, не убирая клинка, присела на одно колено, разглядывая источник писка — обычную мышь-полёвку. Девушка не пронзила добычу шпагой, лишь придавила, и лис внутри неё вскипел азартом, требуя добить жертву. Но Аврора сделала вдох и придержала себя, хотя внутри всё затряслось, как у пьянчуги при виде кувшина с вином в чужих руках — лис требовал свою дань — крохотную душонку грызуна.
— У меня ничего нет, значит, ничего и не потеряю, — шёпотом проговорила Аврора и прищурилась. Грызун бился в панике, пытался укусить и царапался. Убить его — оказать честь покровителю.