Девушка криво улыбнулась и неспешно надавила на клинок. Сталь окрасилась красным и вошла в сырую землю, проткнув насквозь маленький комок меха. Непроизвольный выдох, вырвавшийся из груди, подтвердил, что дань принята. Аврора придавила тушку грызуна кончиком сапога и потянула на себя испачканную кровью шпагу. Затем убрала пистолет, протёрла клинок тряпицей и закинула в ножны.
Девушка вернулась к карете и принюхалась к запахам горелой каши с копчёным мясом, целебных зелий, полевых трав, свежего навоза, дыма от костра и пороха.
Ах да, порох.
Девушка села на траву, достала из патронташа пустую гильзу и покрутила перед глазами. Нет, она не просто так хотела спросить про эту хитрую вещицу. Говорят, халумари умеют их начинять заново. Да и жалко выкидывать столь полезную штуку.
— Ро-Ро! — раздался рядом голос братца. Он тоже лис и потому сумел подобраться незаметно.
— Что?
— Стол накрыт. Изволь позавтракать, сестрица.
Аврора встала и обошла карету. А наскоро сбитый из досок стол был накрыт обильно. Словно не среди полей на краю дороги, а в родном имении. И посуда серебряная, и несколько бутылок вина посередине, и горшок с похлёбкой на резной деревянной дощечке. И даже сухари, что были вместо хлеба, и те на медном блюде, застеленном полотенцем.
— Ты бы застегнулась, — усмехнулся Ми-Ми, засовывая за ворот краешек большого белого полотенца и садясь на раскладной стульчик хитрой работы умелых мастеров. Даже в лесу братец был верен приличиям.
— Не. Хо. Чу, — по слогам проронила девушка, со стуком поставила на скатерть гильзу и взяла ложку. Но потом появился племянник барона, который держал в руках небольшую шкатулку из плотной бумаги и что-то похожее на пистоль с очень широким и при этом забитым заглушкой стволом. Взгляд барончика остановился на распахнутой одёжке Авроры, а потом медленно-медленно, словно через силу, поднялся выше. На лице его милости не отразилось ничего: ни насмешки, ни похоти. Лишь тень грусти.
— А я тоже к столу принёс, — проговорил его милость и открыл шкатулку, из которой достал маленькие стеклянные кубки очень тонкой работы с золочёным краем.
Аврора посмотрела на брата, а затем баронского племянника. Ну почему так получается? Почему, как только решаешь быть благосклонной к этому чужаку, как вмешивается провидение? И даже этой ночью, вдали от всех проклятых мест, помешала старушечья тварь. Неужели боги действительно против?
«Почему⁈», — прокатила вскипающая злость.
— Что-то не так? — тихо спросил Дмитрий, достав бутылку с прозрачным халумарским пойлом и уставившись на девушку.
Аврора закусила губу и резко встала, отчего одежда распахнулась, обнажив тугую грудь. И под этой грудью, часто и шумно вздымающейся и опускающейся, как кузнечные меха, горел огонь негодования, раскалив докрасна щёки. Аж веснушки перестали быть видными.
— С вашего позволения, — проронила девушка и добавила: — Пойду готовиться к предстоящей дуэли.
Взяв из кареты часть доспеха, направилась к реке. И даже почти бежала, подгоняемая клокочущими внутри гневом и обидой, отдающимися гулкими ударами сердца.
У самого берега быстро скинула с себя одежду, застегнула поверх голых рук латные наплечники, налокотники и наручи, а следом надела латные перчатки. Выхватив из лежащих на траве ножен боевую шпагу, вошла в прохладную воду. Речка оказалась немного глубже, чем казалась, и крохотные волны бились чуть выше колен.
Аврора сделала глубокий вдох, тряхнула головой и сделала выпад, подняв тучу брызг, которые сразу же оросили железо. Был бы на ней сейчас дублет, промок бы, а затем долго сох. Мерзко быть мокрой.
Девушка вернулась в стойку и сделал ещё один выпад. Вода мешала ногам, заставляя их трудиться, да и латные перчатки утяжеляли руки, делая то же самое. Нет, конечно, можно и на берегу, в полном доспехе, но после тренировки одёжка будет мокрая и липкая от пота, словно в ней купались, и всё равно придётся раздеваться. А так надо будет всего лишь стряхнуть воду с железа.
Выпад. Возврат в стойку. Укол. Рубящий удар сверху. Затем наискосок снизу. И сразу защита от клинка сверху.
Ноги поднимали пахнущие водорослями брызги, а под стопами чувствовалась твёрдая галька.
Шаг, ещё шаг, отскок.
А потом всё заново. И по многу раз.
Стройное сильное тело, покрытое тем мягким и благородным загаром, что отличает воительницу и от почти чёрных, обгорелых от дневного света, жары и труда в поле крестьянок, и от бледных обитательниц монастырских обителей, блестело в лучах вставшей из-за горизонта Небесной Пары. Огненно-рыжие косы быстро намокли, а чёлка выбилась из-под ободка и липла к лицу.