В его голосе на самом деле чувствовался испуг, думала она с изумлением. Затем она почувствовала, как дрожит его рука, бьющая ее по щекам. Он был напуган. Ей понравилось, что он тревожится о ней. Немногие это делали, так как считали, что она достаточно сильная, чтобы справиться с любым кризисом самостоятельно. Так оно и было, но иногда мысль о своей непобедимости болталась у нее камнем на шее.
— К черту, Джесс! Кончай с этим! — потребовал он грубо, как она и ожидала, в своем обычном стиле. Не имело смысла больше играть в прятки, чтобы он на нее орал. Она заморгала и с осторожностью посмотрела на него сквозь полуприкрытые веки.
— Слава Богу, — сказал он горячо. На ее лице стал появляться цвет, и глаза, уставившиеся на него, были достаточно яркими. — Что, черт побери, с тобой случилось?
— Простуда, — сочинила она хрипло. Она решила ничего не говорить ему о ребенке, особенно после вчерашнего. Кроме того, она не могла сказать ничего определенного.
— Ты уверена, что дело в этом? Выглядишь ты ужасно.
— Не с этого ли мы начали? — заметила она кисло. — Я не виновата, что ты всегда подворачиваешься, когда я выпадаю в осадок.
— Ты не думаешь, что я назначен твоим ангелом-хранителем? — съязвил он.
— Не льстите себе, мистер. Даже по моим заниженным стандартам, вы далеко не ангел. Кстати, а что вы тут делаете? — Несмотря на остатки злости за вчерашнее, которая теперь казалась еще более беспричинной, ее предательское сердце с явной безотчетностью радовалось ему. Как ей хотелось, чтобы этот проклятый предмет перестал трепетать в ее груди, напоминая, какие чувства способен вызывать Кевин.
— Идя сюда, я не думал, что мне придется ухаживать за больной.
— А что ты думал? — спросила она с любопытством, так как тошнота и слабость, похоже, прошли, оставив робкую уверенность, что она осталась жива. Она поняла, что выживет, потому что ее кожа затрепетала на том месте, где бедро Кевина прижалось к ней, когда он сел рядом на диван. Участившийся пульс ясно предупреждал ее, что это чувство не имеет ничего общего с физической слабостью, а, наоборот, с напряженной внутренней работой ее организма.
— Я надеялся, что ты объяснишь мне, что случилось вчера вечером в промежутке между тем, как я стал целовать тебя — с твоего одобрения, должен добавить, — и твоим бурным уходом из моего дома.
— Ты что, страдаешь потерей памяти?
— Нет. Я вспоминаю все детали, но ни одна не кажется мне существенной, чтобы так резко все изменить.
— Подумай еще, — пробормотала она, сворачиваясь в клубок на краешке дивана, подальше от него. Сохранять присутствие разума а тем более злости в такой близости от Кевина было чрезвычайно трудно. Немой призыв в его глазах и лихорадочное предчувствие, возникавшее каждый раз, когда его рука даже нечаянно касалась ее тела, были могучим оружием, способным опрокинуть всю ее решимость. В отчаянии она припомнила образ Бэрри Чейз и все детали чувства незащищенности, которое вызывало одно только присутствие этой женщины.
— Снова это, — сказал победно Кевин.
— Снова что?
— Такое же выражение лица, как вчера, перед тем как ты убежала. Что вернуло его сегодня утром?
Очевидно, воскрешение в памяти хозяйского поведения Бэрри сработало более эффективно, чем она рассчитывала, подумала Джессика, скрывая желание рассмеяться над озадаченной физиономией Кевина.
— Пошло оно все к черту, Джессика Уоррен, — слегка выругался он с растущей безысходностью, судя по его стиснутым губам и горящим глазам. — Скажи, что происходит в этой твоей красивой головке? Как мы можем решить что-либо, если не поговорим об этом?
— Я не думаю, что разговорами можно хоть что-нибудь решить, — стояла она упрямо на своем, уверенная, что это правда. Она должна решить сама для себя все, что касается Бэрри Чейз. Она не может позволить себе жить под постоянным гнетом, возможно, ни на чем не основанной ревности.
— Как ты смеешь так говорить? — сказал он грубо, приглаживая рукой растрепанные волосы.
Она испугалась, что он хочет положить ее к себе на колени и выпороть. Даже веселый, невозмутимый Кевин не выдержал.
Он резко встал на ноги и начал ходить взад и вперед по комнате. Он собрал всю свою силу воли, чтобы не начать трясти ее, пока она не скажет всю правду. Как он мог влюбиться в такую немыслимо упрямую женщину, удивлялся он. В его жизни до Джессики была, по крайней мере, дюжина женщин, но никто не злил его с такой регулярностью.
— О'кей, — сказал он кратко. — Ты не собираешься разговаривать. Тогда я буду говорить. — Он встал над ней и сердито посмотрел. — Ты слушаешь? — Она молча кивнула, сделавшись беспомощной от его взрыва ярости. Он начал медленно — Ты пришла вчера ко мне домой что-то сказать. Мы пошли на кухню.