Выбрать главу

— У меня был трижды сломан нос, Петер! Трижды! Понимаешь? Мне его трижды правили эскулапы разной степени умелости! И так толком и не доправили, хоть снаружи все и выглядит вполне целым. Ждал он! Так бы и ждал до морковкиных заговен! Я ж не чую никаких запахов!



— Единый бог! — выдохнул Петер и прижался потным лбом ко лбу Тори. — А я-то уж чего только не передумал! Сначала решил, что ты меня не принимаешь как истинного просто чтобы подразнить. Чтобы я вокруг тебя танцы с бубнами вытанцовывал. Самое ж то — начальника на поводке за собой поводить…



— Вот ведь! — Тори даже руками развела, тем не менее по-прежнему удерживая Петера в себе захватом ног. — А я была убеждена, что это ты меня дрессируешь, будто собачку цирковую. Ходишь вокруг да около, гадости всякие говоришь. Подманишь поближе, а потом, только я уши развешу и к тебе с распахнутой душой, как тут же — на! — по лбу. До слез ведь доводил, вражина! Сегодня если бы не твой двойник резиновый…



— Я на него не похож!



— Еще как похож! Такой же… неподъебимый!



Петер глянул и, несмотря на серьезность момента, не выдержав, рассмеялся:



— Я-то как раз еще какой подъебимый. Вот и не был уверен, боялся. Да и потом… Я ведь и правда лысый. И старый уже для тебя…



— Глупый ты, а не старый! Одно слово — Чупа-Чупс!



— Что?!



— Хочешь сказать, не знал, какая у тебя подпольная кличка в школе?



— Убью, если узнаю, кто… — свирепея на глазах, зарычал Петер и даже опять начал отстраняться, как видно, собираясь немедленно мчаться и искать неведомого врага.



Но Тори не пустила.



— Обязательно, — сказала она, вновь прижимая Петера к себе пятками. — Но попозже. А сейчас… ну… мне, конечно, неловко опять к тебе с такими… эм… мэседжами лезть, но… но, может, ты меня все-таки дотрахаешь?



***



Если бы у Тори имелась хотя бы минимальная предпринимательская жилка, она бы, наверно, озолотилась! Потому что очень быстро выяснилось: резиновый манекен, за глаза прозванный без изысков — Петером, стал главной звездой школы. Началось все с того, что в учительской к Тори подошла пожилая учительница биологии и, явно стыдясь, попросилась после окончания уроков в зал — немного размяться. Изумленная Тори, понятно, разрешила, а после разинув рот смотрела на то, как интеллигентная тихая дама месит кулаками физиономию боксерской груши, выкрикивая что-то маловразумительное, но точно содержавшее в себе слова «гадина» и «чупа-чупс проклятый». Длилось это недолго — учительница быстро выдохлась и устала. Но после она все равно выглядела словно бы помолодевшей и полностью удовлетворенной — даже в глазах что-то этакое, азартно-боевитое появилось. Поблагодарив Тори, она испросила разрешение приходить снова и удалилась, что-то напевая. А после… После к резиновому двойнику директора школы выстроилась натуральная очередь!



А вот сама Тори тягу набить физиономию бедному, страдающему за чужие грехи манекену теперь испытывала редко. И в первую очередь потому, что нашла отличный способ воздействия на своего внезапного супруга, самым поразительным образом с мордобоем не связанный никак! В небольшом кабинетике возле спортзала у нее теперь всегда хранился запас леденцов на палочке — самых удивительных форм, цветов и размеров. И когда Петер, впадая в очередную самцовую дурнину, начинал качать права, язвить и наезжать на Тори, та просто выбирала подходящий с ее точки зрения, а значит, совершенно неудобный для господина директора момент, разворачивала очередной чупа-чупс, демонстративно погружала его в рот и… начинала отсчитывать секунды.



Ситуации, конечно, бывали разные и зачастую в отработанную систему вмешивались какие-то уж совсем форс-мажорные обстоятельства в виде внезапного приезда комиссии или прорыва трубы в девичьем туалете второго этажа, но ведь и чупа-чупс рассасывался не так уж и быстро. Так что Тори таскалась следом за Петером и со сладким в прямом смысле этого слова предвкушением наблюдала, как обычно невозмутимо-язвительный господин свет директор потеет, звереет и в итоге решает любые школьные проблемы со смертоносной стремительностью, достойной сверхзвукового истребителя. И главное, только ради того, чтобы сразу после, сверкая ярко синими яростными глазами, приказать: