— Ну как? — тревожно спросил Роландо, входя следом.
— Приходили, — ответила она. — Каньисарес, собственной персоной. Все разворошили, свиньи, но ничего не нашли.
— Я боялся, что тебя задержали.
Парень в майке поднялся и взмахнул руками.
— Не стесняйся, старина! Обними и поцелуй ее, — рассмеялся он. — Ну и психовал же ты!
Роландо подошел к девушке. Они неловко обнялись и поцеловались.
— Только и твердил: «Что, если убьют ее? Если отнимут у меня?» — передразнил парень в пижамных брюках.
Роландо и девушка снова обнялись, и теперь их продолжительный поцелуй заставил отвернуться обоих парней.
Ракель села в качалку. Роландо пристроился рядом.
— Тебя долго не было, — сказал он. — И я уже рассказал им о твоем предложении насчет склада электрической компании.
— Хорошо. — Она вытерла платком покрасневшее лицо. — Сторожа у ворот можно застать врасплох. Второй сторож каждый вечер уходит в кафе ужинать. Сегодня сторожить у ворот будет хороший человек, можно сказать свой. Он постарается, чтобы второй ушел в кафе ровно в девять.
— А можно ли положиться на этого человека? — с сомнением сказал парень в майке. — Смотри, чтобы…
Ракель горячо перебила:
— Нет, нет! Я ручаюсь за него, как за себя.
— А если тебя обманули?
— Что ты, я всегда чувствую, если меня обманывают.
Мужчины засмеялись, а Ракель, покраснев, пробормотала:
— Я имела в виду…
— Учти, Роландо, и даже не пытайся ее обмануть!
— Не мечтай!
Ракель нетерпеливо топнула ногой.
— Мы говорим о важном деле, ребята!
Те снова рассмеялись. Она нахмурилась.
— Когда дело касается революции… — не договорив, девушка тоже фыркнула и засмеялась вместе со всеми.
Потом Роландо встал и сказал уже серьезно:
— Надо идти. Вот деньги за боны. Сегодня двести четырнадцать песо.
Он отдал деньги парню в майке. Тот, не считая, сунул их в карман брюк.
— Послушай, — обратился он к Роландо, — если ты не вытрешь рот, о тебе бог знает что подумают.
Роландо вытер губы, а Ракель вспыхнула.
Они шли по улице, взявшись за руки. Прохожие могли подумать, что эти влюбленные бредут по лунным полям, а не по обагренной кровью земле Сантьяго.
Светловолосая головка девушки прижалась к плечу Роландо.
Роландо взглянул в обращенные к нему печальные глаза.
— Уж скоро… — прошептал он и обнял ее за талию. Они шли, тесно прижавшись друг к другу. Теперь в глазах девушки зажглась надежда.
— Я все решил. Но не говорил тебе, чтобы зря не обнадеживать. Теперь я уверен. Уверен, что все получится.
— Думаешь?
— Да. Осталась одна мелочь.
— Какая?
Когда он посмотрел на нее, собираясь ответить, то увидел, что взгляд ее устремлен туда, где над крышами домов вздымались далекие горы. Она снова дернула его за рукав.
— Так какая же это мелочь?
— Завтра скажу. Рано утром, часов в шесть, приходи в собор. Если не увидишь меня, спроси отца Гонсалеса. Ты узнаешь его — молодой священник в очках. Он скажет тебе, где меня найти. — Голос Роландо охрип от волнения. — Ты все поняла?
— Да. — Ее лицо сияло от радости. — Мы уйдем?
Молодой человек стиснул руку Ракели и шепнул:
— Может быть.
Она еще шла с радостным, просветленным лицом, когда он, вдруг помрачнев, добавил:
— Если, конечно, все будет в порядке. Но на всякий случай я уже приготовил убежище, где можно спрятаться, если не удастся…
Ее счастливую улыбку словно унес с собой порыв ветра.
София тревожно всматривалась в лицо мужа. Взгляд ее беспокойных глаз, казалось, обшаривал каждую его черточку.
— Что случилось? — спросила женщина недоуменно.
Хуан потрогал ее лоб.
— Как ты себя чувствуешь?
— Ничего, — невнятно ответила она. — Лучше.
Однако ее движения еще оставались вялыми. Она попыталась приподняться в постели, муж заботливо поддержал ее.
— Что со мной? — жалобно простонала София.
Она обвела взглядом потолок, лампочку на почерневшем шнуре, литографию, вырезанную из журнала.
Муж молча наблюдал за ней.
— У меня все болит, голова, руки, ноги…
Она провела рукой по лицу, и вдруг взгляд ее стал осмысленным, она села и уставилась на мужа.
— Где ты был, Хуан?
Закусив губу, он опустил глаза. Выигрывая время, потер лоб, неопределенно кивнул:
— Я был там… ходил по делу…
София опустилась на подушку.
— Значит, там, — сказала она с горечью. — А твоя дочь и я сходили с ума, не зная, где ты.