Оглядев комнату, она порывисто привстала.
— А где Ракель? Где она?
— Не знаю. Я…
Хуан встал с кровати жены, прошелся по комнате.
— Не знаю, где она. Когда я пришел, ее не было.
Женщина внимательно смотрела на него. Хуан стоял, засунув руки в карманы, сжав зубы. Желваки ходили под туго натянутой кожей, пальцы в карманах шевелились, оттопыривая ткань. Он тихо сказал:
— Когда я возвращался с работы, меня задержали в двух кварталах от дома.
Женщина рывком села на постели.
— Хуан! — Она в ужасе закрыла лицо ладонями.
— Усадили в джип, отвезли в казарму, — продолжал он.
Лицо его выглядело очень усталым. В углах рта резче обозначились морщины.
— Я знала… — прошептала София, всхлипывая. — Я знала это, Хуан. — Слезы текли из широко открытых глаз, смачивая грудь.
Он снова встал. Наступая на разбросанные вещи, прошелся по комнате, потирая щеки. Будто хотел стереть незримое пятно.
— Они били меня… дважды ударили по лицу!.. — крикнул он, и голос его пресекся от стыда.
— Почему они схватили тебя? Почему? — Сидя на кровати, она вытирала лицо концом простыни и спросила вдруг со страхом и надеждой: — Неужели ты тоже, Хуан?
Мужчина резко вскинул голову.
— Как ты сказала? — спросил он удивленно, наклонившись к ней. — Я тоже… Что «тоже»?
Спохватившись, она пробормотала:
— Кружится голова… Сама не знаю, что несу…
Нахмурясь, он подозрительно смотрел на нее. Руки его были сжаты в кулаки. Жена не открывала глаз и лежала, тяжело дыша.
— Что происходит в этом доме, София? — резко спросил он.
— Ничего, Хуан… — Она снова вытерла «глаза, избегая его взгляда.
— Ох, София! — угрожающе воскликнул муж.
— Ничего… Ничего не происходит… — уверяла она.
Хуан фыркнул, как уставшая лошадь.
— Не скрытничай, жена. — В его голосе она уловила жалобные нотки. — Ничего, говоришь, не происходит? А это что?
Он показал на разбросанные по полу вещи, вспоротые матрацы и подушки.
Она проследила взглядом за его рукой, и лицо ее приняло скорбное выражение.
— Ах, да! Знаешь… Здесь были с обыском эти… Видишь, что они наделали!
— Знаю, что были, мне сказали в казарме. Но почему они приходили? Почему?
Последнее «почему» прозвучало как выстрел.
— Может быть, какой-нибудь доносчик навел их, — нерешительно предположила она.
— Что?! — взорвался мужчина. — Доносчик? Значит, наш дом дал повод для доноса? Так получается?!
Она уже овладела собой.
— Откуда я знаю? Надо спросить у них. В казарме…
Хуан положил руку ей на плечо и, печально глядя в глаза, твердо проговорил:
— Ты знаешь, в чем дело, София. Конечно, я спрашивал и в казарме. Но ты знаешь лучше. Я тебя предупреждаю: то, что происходит в нашем доме, чревато опасностью. Смертельной опасностью.
Женщина вздрогнула, провела ладонью по иссохшей груди.
— Что? — Она перешла на шепот, пытаясь заглянуть в глаза мужу. — Что они тебе сказали?
— О господи! Да все. Что в нашем доме готовится заговор, что здесь собираются революционеры, что у нас хранятся боны. — Он перечислял это, как хорошо заученный урок. — Что здесь изготовляются бомбы… — Он вдруг вспылил. — Чего они только не говорили!
— Пресвятая дева!
Он со злобой отдернул руку от ее плеча и поежился, будто прикосновение это обожгло его.
— Слава богу, — голос его дрожал, — слава богу, я сумел доказать им свою невиновность…
— Невиновность? Нет, папа, ты, наверное, хотел сказать «виновность»!
Вздрогнув, муж и жена одновременно подняли головы. В дверях комнаты, выпрямившись, сверкая глазами, стояла их дочь.
— Ракель… — обрадованно пролепетала мать.
— Доказав им свою невиновность и непричастность к революции, ты доказал, что ты виновен. Ты понимаешь, в чем!
Она вошла в комнату и остановилась. Сидя на кровати, закинув головы, они молча смотрели на девушку. Оба казались маленькими, съежившимися. Будто смиренно ждали удара, готового на них обрушиться.
Около пяти часов пополудни негр решил вернуться в гостиницу. Она находилась на Аламеде на берегу залива.
Расставшись с человеком из Гуантанамо, он несколько минут посидел на скамейке в парке, а потом пошел в город. Бродил по Сантьяго, пристально изучая прохожих, машины, дома, витрины магазинов. Может быть, ему хотелось постигнуть душу этого города, считавшегося очагом борьбы против Батисты. Но подавленные, унылые лица, шум моторов, запертые двери и пустые кафе ничего не говорили ему.
Над широким тротуаром был натянут брезентовый тент. Он сел на высокий стул и позволил маленькому босому негритенку почистить себе башмаки. Пока негритенок орудовал щетками, он спросил его: