Он тоже рисковал в свое время. Двадцать с лишним лет тому назад. Во времена диктатуры Мачадо он считал трусами и подлецами молодых людей, которые оставались в стороне от борьбы, отгораживались от происходящего. И своего отца он тоже презирал… Он ясно помнил все, что тогда случилось. Откуда-то старик узнал о его участии в борьбе и несколько дней уговаривал сына выйти из движения, уговаривал выбросить листовки, оставить руководство рабочими. Да, Мачадо тиран. (Хотя в сравнении с Батистой он просто святой.) Но народ Кубы нуждается, мол, в твердой, сильной руке, говорил отец. Иначе он ни на что не годен. Зачем же бороться?
Он не послушал отца. И тогда, исчерпав все доводы, старик ударил его, ударил за то, что он боролся за свободу. И это его отец, сам боровшийся в лесных отрядах против испанцев! Тогда он не понимал отца. Старики смотрят на вещи иначе, чем молодежь. Но годы ни для кого не проходят бесследно. А в те дни Гильермо ушел из дому и жалел лишь, что оставляет мать с трусом отцом… Судьба отца его больше не интересовала. Он презирал его всей душой. Сейчас было стыдно об этом вспоминать, но когда отец умер, он подумал, что лучше бы ему было умереть раньше. Он не хотел, чтобы его сын… Его сын!
Лучше всего было бы бороться вместе, вместе рисковать. Но он не мог. Слишком горек был его собственный опыт. Что принесли с собою те, кто кричал тогда: «Революция! Революция!» Правительства Грау Сан-Мартина и Карлоса Прио. Сотни новых богачей. Но уже не было в живых ни Гитераса, ни Чибаса. Чтобы бороться с воодушевлением и стойкостью, надо верить тем, кто руководит борьбой.
И еще вмешательство американцев. Нет, не может быть на Кубе хорошего правительства, то есть правительства, которое избавит страну от ее извечных проблем: безработицы, безземелья крестьян, власти монополий, зависимости от доллара, от сахарной монокультуры. А земля и монополии принадлежат американцам! Это они сделали Батисту Батистой. Прогулки верхом, улыбки… Кончилось все это диктатурой. И лишь потому, что Гитерас снизил плату за электричество, установил для рабочих крупных компаний восьмичасовой рабочий день, хотел управлять как следует… И самолеты Батисты, отбомбив лагеря повстанцев в Сьерре, приземляются теперь на военно-морской базе американцев, чтобы тотчас подняться с новым грузом бомб. Оружие Батисты — американское. А это значит, что еще неизвестно, каким будет правительство, которое создаст новая революция.
Он должен жить ради сына. Впрочем, он немного кривит душой, просто боится. Да. Сыновей надо воспитывать, выводить на широкую дорогу. А если Батиста его убьет? Кого ты станешь воспитывать? И вообще, что он сделал для сына? Заработок у него небольшой. Мальчику пришлось поступить в магазин Гарсона, а заниматься вечерами. Какое уж тут воспитание, если ты не мог дать ему самого необходимого. Говоришь, что из-за сына отошел от революции? Нет, это не так. Но все же ты добился от хозяина, чтобы он дважды в неделю отпускал мальчика для учебы. Конечно, этого мало, но мальчик должен учиться. Ты живешь ради сына. И не можешь отдать его палачам Батисты. А вдруг и эта революция послужит на пользу лишь богачам? Интересно, послушает ли его Карлос?
Молодежи свойственно мечтать. Сын будет продолжать борьбу, что бы ты ему ни сказал. Он будет бороться до самой смерти.
«Но если его убьют, пусть убьют и меня. Тогда я буду мстить за него, только за него и ни за кого больше!»
— Если его убьют?..
Он спохватился, что сказал это вслух, затянулся, но сигара погасла. Он швырнул окурок за кресло и тыльной стороной ладони вытер потный лоб. Взрыв бомбы, громкий крик за окном заставили его вздрогнуть. Он встал и растерянно шагнул к входной двери.
— Ты слышал, Гильермо? Слышал? — донесся из кухни встревоженный голос жены.
Он снова сел. Вынул из кармана новую сигару и зажег спичку.
Жена вошла в столовую, дрожа от испуга.
— Ты слышал? Бомба!
Спичка жгла ему пальцы, но он не торопясь прикуривал.
— Да. Это бомба.
— А Карлос на улице, — сказала она со слезами в голосе.
— Ну и что? — спокойно спросил он, помолчал, затягиваясь, и закончил: — Ну и что? Ты же знаешь, что Карлос не вмешивается в эти дела.
Потом вынул сигару изо рта и сильно дунул на спичку.
Как ни бился Кико, ему не удавалось убедить тещу перейти жить к нему.
— Не будет же она спать со мной в одной постели, — говорила Лола. — На что я ей там нужна?
— Но вы знаете, какая она своевольная. Ради бога, Лола, идемте со мной! Если она увидит, что я пришел без вас…
Она повернула свое землисто-бледное лицо и взглянула ему в глаза.