Карлос пригласил Даскаля поехать к ним, разузнать, что нового. Но Даскаль соврал, что пойдет в редакцию и попробует что-нибудь узнать там. Он уже несколько дней не ходил на службу, ссылаясь на нездоровье, и его мать даже посылала записки сеньору Дуарте, в которых сообщала, что «сын тяжело болел гриппом, но теперь поправляется». Когда они проезжали по Набережной, Карлос сказал, что думает поехать в Нью-Йорк учиться живописи. Хочет поступить в Академию изобразительных искусств, чтобы только вырваться отсюда. Отец не особенно в него верит и на его призвание к живописи смотрит косо. Но тут он себя чувствует худо. К тому же в последнее время мать с отцом что-то ссорятся, не разговаривают. Дома обстановка напряженная, и в довершение всего, пожалуйста, этот Батиста еще больше все осложнил. Даскаль сухо сказал, что, по его мнению, будет хорошо, если Карлос поедет в Нью-Йорк, и попросил подвезти его к дому Марии дель Кармен.
Вашингтон. (Ассошиэйтед Пресс.) Здесь стало известно, что американская администрация не замедлит признать режим Батисты де-факто, ибо он отвечает требованиям, которые выдвигают Соединенные Штаты в области внешней политики.
В газетах, отражающих мнение Уолл-стрита, сообщается, что деловые люди Северной Америки ничуть не обеспокоены новой ситуацией на Кубе.
«Джёрнал оф коммерс» — известная нью-йоркская торговая газета — выражает оптимистические надежды в связи с тем, что победа режима Батисты на Кубе может означать благоприятную конъюнктуру для пересмотра таможенных пошлин, установленных на конференции в Торки, которые обеспечивали существование кубинской текстильной промышленности.
— Так что я тут делаю? — спросил Санчес Эрринг растерянно. — Я ведь не преступник какой-нибудь, почему я должен отсиживаться здесь, будто за мной гонятся! Я — сенатор республики, я — выборное лицо. И вы — тоже. Что мы тут делаем? Давайте-ка подумаем. До сих пор мы не знали случая, ни единого случая, чтобы сенатора арестовали. Сменилась власть. Но, кроме партийного долга, у нас есть еще и обязанности перед обществом: мы — сенаторы!
— Новое положение государства, — сказал Маркес, — приведет к упразднению законодательных органов власти.
— Очень хорошо, в таком случае мы войдем туда, куда нам скажут. Батиста сформирует какую-нибудь палату, какую-нибудь комиссию — словом, мало ли что можно придумать. Туда и должны мы войти, чтобы помогать направлять республику.
— Так что ты предлагаешь? — спросил Седрон.
— Ничего, пойти в «Колумбию», посмотреть, как там дела.
— Нет, только не это, во всяком случае, не теперь, — сказал Седрон.
— Тогда разойтись по домам и ждать, когда нас позовут.
— Батиста нас не позовет. Сейчас он будет полагаться только на своих, — сказал Вейтиа.
— Но ведь что-то надо делать! Не станем же мы сидеть здесь целый день.
— Давайте подождем немного, посмотрим, что предпримет Прио, — сказал Маркес.
— Прио — идиот, — ответил ему Санчес Эрринг. — Человек, который не сумел удержать власть. Ее отняли у него, как конфету у мальчишки. Нам ведь говорили, что он принимал наркотики в своей резиденции «Ла Чата», когда ему сообщили о перевороте.
— Неизвестно еще, правда ли это, — сказал Вейтиа.
— Делайте, что хотите, а я ухожу, — сказал Санчес Эрринг, надевая шляпу и поправляя темные очки.
— Давайте подождем немного, — сказал Седрон.
— Нет, нет, я ухожу!
Санчес Эрринг вышел, не закрыв за собой двери.
— Что же теперь? — спросил Вейтиа.
— Теперь… ничего, — сказал Седрон.
— Я тоже пойду, — сказал Вейтиа. — Я буду дома. Если что — звоните.
Маркес порылся в карманах, нашел сигару и закурил от длинного пламени спички, поворачивая сигару, чтобы она загорелась равномерно.
— Давай подождем, Габриэль. Что-то выйдет из всего этого.
— Что выйдет? — переспросил Седрон. — Мы с вами выйдем из игры, только и всего. Ритика, принеси мне виски!
Ритика вышла из комнаты, возразив:
— Тебе нельзя…
— Принеси мне выпить, черт возьми, и не спорь!
— И мне тоже, — попросил Маркес.
Непостижимо, чтобы подобное ниспровержение конституционного режима было осуществлено по прихоти или просто из стремления к власти; мы предполагаем, что существовали серьезные и в высшей степени важные обстоятельства, неизвестные общественному мнению и печати, о которых знали военные круги, и, посчитав их страшной и неминуемой опасностью для Кубы, решили прибегнуть к этому радикальному средству.