— Что тебе? — сухо спросил он.
— Не догадываешься?
— Нет.
— Жаль. — Опустила глаза и тихо, с горькой обидой проговорила: — Что ты меня сторонишься, Степа? Думаешь, я навязываться тебе буду?
Степан промолчал.
— Забыл? — тихо спросила Вера.
— Нет.
— Не забыл? — вскинула Вера загоревшиеся глаза. — Зачем же мучаешь?
От ее укоризненно-нежного взгляда, от приглушенного волнением голоса, от того, как вся она подалась к нему, Степану стало жарко. Сказал тихим голосом:
— Я и сам маюсь… Только сейчас мы все равно ни до чего не договоримся.
— А когда? — нетерпеливо спросила она. — Вечером, Да? — Понизила голос до шепота. — Я так ждала тебя. Измучилась. Поговорить хотела. Душу отвести.
— Ладно. Встретимся после концерта.
— Хорошо, Степа. — И пошла уверенной быстрой походкой.
Степан направился к Зое. Она вертела в руке листок подорожника. Лицо задумчивое. Губы необычно плотно сжаты, а между светлых бровей обозначились две поперечные глубокие морщинки.
— Пойдем, — позвал ее Степан.
Шли рядом, не глядя друг на друга. Вдруг Зоя остановилась, глянула в упор.
— Любовь?
— С чего ты взяла? — Степан покраснел.
— Она так смотрела на тебя. И очень нервничала. Красивая девушка и любит по-настоящему…
— Знаешь что, Зоя… — закипел Степан.
Она предостерегающе дотронулась до его руки.
— Извини, пожалуйста. Я вмешиваюсь совсем не в свое дело… Извини. — И торопливо рванулась вперед…
— Зоя! — крикнул он вслед.
Она пошла еще быстрее, почти побежала.
— Зоя!
Она уходила все дальше.
— Товарищ Козлова!
Зоя остановилась так резко, будто налетела грудью на невидимую преграду.
Он подошел к ней. Хотел шуткой загладить неприятную размолвку, но Зоя, не глядя на него, сказала подчеркнуто официальным тоном:
— Я слушаю вас.
Теперь обиделся Степан. Отчеканил по-военному:
— Останетесь здесь. Подготовите клуб к концерту. Мы разделимся на две группы и выедем в бригады. К вечеру вернемся.
— Хорошо, товарищ Синельников.
Целый день Степан с группой агитбригадовцев ездил по полям. Они рассказывали хлеборобам о событиях на фронте, выпускали «молнии» и «боевые листки», писали лозунги, устраивали летучие концерты.
Прощаясь, Степан приглашал колхозников на вечерний концерт. «А частушки будут?» — спрашивали его. «Обязательно», — отвечал он. Его долго не отпускали: советовали, кого и за что продернуть в частушках. Скоро потрепанный блокнот Степана вместил в себя множество интересных фактов. Тогда он сказал Лазареву:
— Ты проведи беседу в бригаде, а я посижу, посочиняю.
Он отошел подальше от полевого стана, забрался под суслон и принялся писать коротенькие четверостишия…
Когда совсем стемнело, колхозники стали сходиться в клуб. Рассевшись по лавкам, курили, грызли семечки, негромко переговаривались. Мальчишки расположились на полу перед сценой, облепили подоконники, забили проходы. Они дурачились, ссорились и даже ухитрялись подраться.
Когда Борька объявил, что перед концертом Синельников сделает доклад о краснодонцах, послышались возгласы:
— Только покороче!
— Давай сначала концерт, потом доклад.
— Сами читали!
Но вот Степан вышел на сцену. Постоял, выжидая тишины. Заговорил во весь голос:
— Это было в сентябре сорок второго года. В оккупированном Краснодоне фашисты устанавливали «новый порядок» — порядок кнута и виселицы. Но наш народ не подставил шею под немецкое ярмо, не склонил головы, не опустил рук. Лучше умереть стоя, чем жить на коленях! И по призыву отцов молодежь поднялась на борьбу с врагом…
Постепенно шум в зале затих. Даже мальчишки угомонились. А когда он стал рассказывать о боевых действиях молодогвардейцев, в зале наступила такая тишина, что даже шепотом сказанное слово слышали все. Степан не впервые рассказывал о подвиге «Молодой гвардии», но снова и снова глубоко переживал жестокую трагедию горстки юных героев. Вместе с молодогвардейцами он ненавидел, боролся, страдал и умирал мученической смертью. Потому и слушали его так, будто он сам был одним из тех, кто поднял непобедимое знамя «Молодой гвардии».
— Истерзанные, но не покоренные, шли они на казнь по родной улице, гордо вскинув седые головы… — звенел голос Степана в тишине. Женщины плакали. Мужчины нервно кривили губы.
С трудом Степан прочел список казненных молодогвардейцев и долго молчал. Потом твердо, по слову произнес:
— Павшим в неравной, жестокой борьбе с фашистами героям-комсомольцам Краснодона вечная память и слава!