— Есть ли возражения? — спросил Рыбаков.
— Нет.
— Согласны.
— Тогда счастливо. До первого ноября, Синельников, останься.
«Что случилось? Почему меня нет среди уполномоченных?» — недоумевал и тревожился Степан, протискиваясь к столу. Василий Иванович кивнул на стул, подождал, пока разойдутся приглашенные.
— Слушай, Степан, — мягко заговорил Рыбаков, — куда к чертям девалась ваша агитбригада? В прошлом году вы всю уборку мотались по колхозам. А нынче весну поездили и решили на печи отлеживаться. Погодки испугались?
— Ничуть. Мы готовили новую программу. Сегодня обкатаем ее на концерте в Доме культуры и…
— И завтра же выезжайте. Начнете с колхозов Иринкинской зоны. Там их четырнадцать. Побывайте во всех. Мало по дню, живите по два. Выступайте прямо на полях. Днем и ночью. По-фронтовому. Расшевелите, зажгите народ. Поднимайте молодежь, интеллигенцию. Частушки-то не разучился петь?
— Что вы!
— Побольше их там сочиняй да поострее, чтоб потом вся деревня распевала.
— Я решил перед концертом делать небольшой доклад о «Молодой гвардии».
— О краснодонцах?
Степан кивнул головой.
— Хорошо, — одобрил Рыбаков.
— Вы не придете сегодня новую программу посмотреть?
— Нет. Сейчас уезжаю. На той неделе буду в Иринкино. Там и посмотрю. Ну, бывай.
Проводил Степана взглядом. Прошел в свой кабинет, остановился у окна. Посмотрел на небо, улыбнулся. «Развидняет. Кажется, синоптики не соврали. Хорошо бы».
Телефонный звонок прервал раздумья.
— Василий Иванович, вы ведь мимо колхоза «Коммунизм» поедете? — послышался в трубке голос Федотовой. — Да, а что?
— У меня Малышка копыта сбила. Обезножела. Хочу напроситься в попутчики. Подбросьте меня до «Коммунизма». Там оборудую штаб-квартиру. И коня раздобуду.
— Ладно, пообедаем и поедем.
Полина Михайловна пришла первой. Рыбакова еще не было в райкоме. Она прошла в свой кабинет, разделась, поправила прическу. Вынув из полевой сумки книгу, подсела к окну и зачиталась. Не слышала даже, как вошел Шамов. Вздрогнула от его покашливания. Опустила книгу на колени.
— Что вы, Богдан Данилович?
— Давно хотел поговорить с вами о школах. Вы ведь наш непосредственный шеф. К сожалению, мы совсем забыли о школах, как, впрочем, и о многом другом. Весь партийный и советский аппарат занят только сельхозкампаниями. Сев, сенокос, уборочная. Больше нас ничто не волнует. Я понимаю значение хлеба, мяса, шерсти… Все понимаю, но не могу оправдать порочную односторонность нашей работы. Посмотрите, что делается в школах. Топливо не завезено, учителей не хватает. По три смены работают. Громадный отсев. Нет ни учебников, ни тетрадей, ни даже чернил…
— Что вы предлагаете? — с интересом спросила Федотова.
Шамов пожал плечами. Рассерженно фыркнул, прошелся по комнате.
— Я ничего не предлагаю. Я ставлю в известность, будирую.
— Напрасный труд.
— Как это понять?
— Очень просто. То, о чем говорили вы, известно всем. Но даже если бы это было неизвестно, вам следовало не будировать, а предлагать и делать. Вы ведь не информатор, не наблюдатель, а заведующий отделом райкома партии. И ваш долг не только ставить вопросы — для этого, простите, много ума не надо, — но и решать их. Смотрите, как люди сами это делают, сами выходят из трудного положения. Нет тетрадей. Верно, а знаете ли вы, что в школах всю добрую бумагу отдают малышам, начальным классам, а старшеклассники пишут на газетах, на книгах, на обоях? Нет чернил? Зато есть сажа. Ребятишки собирают ее и разводят. Большой отсев? Вот тут следует разобраться по каждой школе и с каждым учеником. Многие бросили учиться, чтобы работать и кормить семью. Для таких, может быть, следует создавать вечерние классы. Тех, кому не в чем ходить, пожалуй, можно учить на дому. Словом, надо собрать учителей и подумать.
— Вот этим как раз я и хотел заняться, — вставил Шамов. Федотова умолкла, а он торопливо продолжал: — Пора, давно пора детально во всем разобраться. Вы совершенно правы. Но нужно время, а я месяцами не вылезаю из командировок. Вот опять еду в «Новую жизнь». Думаю, можно меня от этой поездки освободить и дать возможность всерьез заняться наболевшими вопросами народного образования в районе.
— Почему же вы не высказали свою просьбу на бюро?
— Я полагал, вы как секретарь можете самостоятельно решить этот вопрос.
— Ничего вы не полагали, — с необычной резкостью и прямотой сказала Федотова. — Вы достаточно умны и… и хитры, чтобы в такой момент во всеуслышание заявить об этом. Советую вам впредь никогда не искать окольных путей к цели. Идите прямо. Так, правда, трудней, зато короче и, главное, честней.