К удивлению Вирджинии, мадам д’Овернь, повидимому, совсем не сочла странным то, что ее молодая гостья захотела так внезапно уехать от нее. Наоборот, она была в восторге от того, что Вирджиния собиралась остаться в Швейцарии и поблизости от нее.
За ужином тем же вечером, который им подали у окна сиреневого салона и на котором не присутствовало никаких гостей, тетушка заявила о своем намерении устроить большой праздник в честь выздоровления Лизы после операции, как только сама девушка будет в состоянии вынести волнения, связанные с этим. В саду у них будут волшебные огни и квартет, исполняющий танцевальную музыку. А если погода вечером будет хорошей, то, может быть, будет и кабаре на открытом воздухе. Будет вдоволь шампанского и буфетных стоек, и все это закончится ужином, ответственность за который она возложит на сам «Милано», чтобы после этого приема было что вспомнить.
— И я буду настаивать, — заверила мадам д’Овернь, — на том, чтобы вы, какие бы требования не предъявляло к вам ваше новое положение, были одной из моих гостей!
Может быть, я даже решу дать прием в честь вас обеих, кажется, так действительно будет лучше. Потому что вы были такой славной гостьей, право мне ужасно не хочется с вами расставаться, — она проговорила это, почти нежно улыбаясь Вирджинии, — и я надеюсь частенько видеть вас в будущем.
Ее слова заставили Вирджинию немного жалеть — возможно, даже больше, чем просто жалеть — о том, что ее пребывание на этой безмятежной вилле подошло к концу.
При мысли, что уже завтра эта тихая комната с элегантной мебелью уступит место временной детской, в которую в любой момент будут вольны войти ее непоседливые воспитанники, она на миг почувствовала огорчение.
В будущем не будет больше спокойных вечеров в креслах с затканными покрывалами, когда радио играет тихую музыку, а мадам д’Овернь занята вышиванием или приглашает свою гостью сыграть с ней партию в шахматы. Больше не придется почти бессознательно прислушиваться, не зазвонит ли телефон в прихожей, предупреждая их о кратком визите доктора Хансона, или к звуку его быстрых шагов на веранде. Почти наверняка больше не будет вечеров, в которые она бок о бок будет стоять с доктором Хансоном в саду, освещенном лунным светом, облокотившись на каменную балюстраду, которая отделяла террасу от волшебно искрящегося озера…
У Вирджинии на миг захватило дух при мысли, что в последние несколько недель ее жизнь вошла в определенную фазу, и завтра эта фаза кончится. Пока еще невозможно сказать, будет ли новая, начинающаяся открываться перед ней, такой же безмятежной и счастливой.
Она в последний раз пожелала тетушке Элоизе спокойной ночи и стала подниматься к себе в спальню, продолжая прислушиваться — и не бессознательно! — не зазвонит ли телефон, что могло бы означать, что Леон Хансонзайдет к ним сегодня вечером. Но телефон молчал и он не пришел. Насколько она знала, ему ничего не было известно об ее планах.
Перед сном она позвонила Лизе, чтобы рассказать об уговоре с Мэри Ван Лун, и голос Лизы был восторженным.
— Ох, отлично, — сказала она. — Значит, ты остаешься в Швейцарии? А что думает доктор Хансон?
— Не знаю, — откровенно ответила Вирджиния. — Он не знает, что завтра я переезжаю.
— Не знает?… — Лиза была почти ошеломлена. — Но одобрит ли он?
— Я не понимаю, какое мне дело до его одобрения, — спокойно ответила Вирджиния.
— Но, Джинни, милая…
Вирджиния поспешно ее перебила:
— Я думаю, что найду время в субботу, чтобы заехать за тобой в клинику. Мадам д’Овернь ждет тебя… — Но доктор Хансон сказал, что он сам отвезет меня к дому его тетки.
— О, тогда мне не надо будет просить об отлучке. Ну что же, береги себя, Лиз.
— Но Джинни…
— Спокойной ночи, Лиз!
— Спокойной ночи, Джинни.
Но когда в тот вечер Лиза укладывалась спать, она чувствовала некоторое беспокойство и неуверенность, думая о своей сестре. Вирджиния, как правило, была открытой в своих мыслях и чувствах. Но сегодня она была — какой же она была? — несколько рассеянной и — не особенно счастливой!..
Глава двенадцатая
Было удивительно, как быстро Вирджиния, которой никогда раньше не приходилось справляться одной с двумя такими маленькими детьми, устроилась в доме Ван Лунов.
Верно, дети были истинными проказниками, но в Вирджинии они признали власть, основанную на разуме, что им импонировало, и поэтому никогда не заходили слишком далеко.
Она обнаружила, что кроме того эти крошки были довольно одиноки и быстро привязались к ней, как щенки. А Вирджинии не жалко было любви для детей. Она никогда не уставала от чтения вслух сказок, от внимания к ушибам и ссадинам, от бесконечного потока вопросов. Она отвечала на вопросы как знала сама, и это приносило детям больше удовольствия, чем отговорки о незнании.