– Иди и скажи своему хозяину, что сюда идет непобедимый эмир Боэмунд с пятьюстами тысячами всадников и принявшими его руку вассалами, чьим войскам нет числа! Ему нужна будет еда для воинов и припасы для лошадей. И подарки, чтобы его смелые нукеры не разоряли земли в поисках пропитания. Иди! Пускай твой хозяин будет проворней глупых правителей Анатолии, Каппадокии и Антиохии!
Шейх грозно смотрел на съежившегося толстяка. Тот жалостливо вздохнул, бросил прощальный взгляд на собственный пояс и потрусил вослед убежавшим охранникам.
Кнехты и нукеры шейха встретили речь исмаилита с восторгом.
Ибн-Саббах отделил от пояса один из мешочков с серебром, бросил его тому кнехту, что нашел толстяка. Еще два полетели в сторону арабов, подхваченные десятниками. Из четырех оставшихся два ушли радостным кнехтам, один на пояс самому шейху и один кошель в руки Захара.
– Никогда не отдавайте добычу, – тихо прошептал аль-Джабаль. – Ваши люди решат, что вы слабы… Но хуже всего, если так решат ваши враги.
Он привстал в стременах, вглядываясь в далекое облачко пыли, поднятое улепетывающими охранниками.
– Здесь на каждом холме, у каждого городка сидит чванливый брюзга, правящий десятком ремесленников и полусотней декхан. Пока они слишком испуганы слухами, чтобы выбраться за пределы стен и попытаться собраться вместе, забыть старые обиды для защиты края. Не будем их разочаровывать.
Два дня отряд не расставался с оружием даже во сне. Лошади стояли под седлами, разъезды обшаривали каждый куст.
Ответа не последовало.
7.
На одном из привалов, когда после сытного обеда усталость слегка отступила, Костя подозвал Ашура.
– Хоссам, скажи, ты действительно богат?
Раб опустил глаза.
– Ну да… Что-то такое я и предполагал, – Малышев почесал шею, уселся на попону. – Вижу, что не спешат твои дети… Может, расскажешь?
Старик присел рядом и виновато развел руки:
– Факри – фахри. Что сказать вам, мой господин? Я немного приукрасил жизнь недостойного, когда попал в плен, да славно будут средь веков ваше имя, достойнейший рыцарь. Немножко приукрасил. Додумал. Зато сторговал свободу своему сыну и дочери, – он покачал головой и усмехнулся. – Не очень честным способом, сознаюсь. Но других у меня не было.
Малышев почесал щеку:
– И кто же ты?
Ашур преданно заглядывал в глаза.
– Чем занимаюсь?
– Ага.
– Всю жизнь свою я составлял гороскопы тем, кто может за это заплатить, господин.
– Звездочет?
– Звездочет, немного алхимик. Еще умею заговаривать зубы, так что если у вас или ваших друзей прихватит челюсть, то…
Костя усмехнулся:
– Звездочет… Ладно, если бы повар оказался. Что мне с тобой делать? Не таскать же всю жизнь? А, может, прирезать, как старую лошадь?
Старик вспрыгнул как испуганный заяц:
– Я буду служить вам и дальше, господин. Не надо злиться, прошу вас. Да, у меня нет золота, чтобы выкупить себя, но зато я могу помогать по кухне, ходить на рынок, следить за хозяйством. Я могу вести записи товаров, переводить с многих наречий, разбираюсь в травах. Жизнь – такая вещь, что никогда не знаешь, где может пригодиться рваная веревка, подобранная на дороге.
– Ты еще и философ.
Ашур схватил с земли медный кувшин с водой и начал торопливо протирать поверхность.
Костя вздохнул:
– Вернемся в Антиохию, отпущу. Рабы мне как-то не очень.
Ашур бросился на землю и принялся целовать носки сапог. Костя отшатнулся. Только теперь он заметил, как нервничает старик. Со лба раба градом лился пот, руки дрожали.
– Будем считать, что ты свой плен отработал… Хотя гора золота смотрелась неплохо.
– Да будет имя моего славного господина вознесено в чертоги славы и овеяно дымом побед! Пускай Аллаха, всемилостевийший и всемогущий, дарует вам долгую жизнь, полную только пахлавы и шербета, светоч доброты!
Сбоку подошел Захар, остановился у старика, распростершегося на земле, и удивленно спросил:
– Что с Хоссамом?
Костя отмахнулся.
– Да так… Свободе радуется. У тебя что-то приключилось?
Пригодько поправил перевязь и неуверенно произнес:
– Иностранка эта… Просила научить ее стрелять из лука. Ну и…
– Что?
– Руку поранила. Вместо своего взяла лук одного из солдат шейха. Натянуть то натянула слегка, но при выстреле тетивой порезалась. Просит стрептоцидов.
Малышев хмыкнул:
– Обойдется. Аптечка для нормальных больных, а не на голову контуженных. Пускай, вот, Хоссам ей руку промоет и перевяжет.