Потому все готовились к штурму, хотя многие и не верили в успех.
Но были и приятные новости. Господь, взирающий на верных чад своих, не оставил без помощи тех, кто истово служил ему. Лишь только весеннее ненастье в море сошло, в пределах побережья появилась эскадра. Загруженные деревом, зерном, машинами и осадными орудиями крутобокие нефы, под прикрытием боевых кораблей Византии разогнали редкие мусульманские посудины и вошли в гавань Лаодикеи. Получив гостинцы с родины осажденные вздохнули свободней. Активнее застучали топоры в лагере, потянулись с берега упряжки с разобранными механизмами и брусьями осадных машин. Кнехты, съевшие вместо пустой похлебки хлеба и каши, взялись за правку доспехов и оружия.
Вторую новость принес на взмыленной лошади вестник из Армении. Кербога, решивший проверить боеспособность собранного воинства, вместо марша на Антиохию, начал рейд с осады Эдессы.
…Еще зимой туда добрался Балдуин со своим отрядом. Младший брат Готфрида, герцога Нижней Лотарингии и главы немецко-фландрской армии, он меньше, чем брат заботился вопросами веры, зато хорошо понимал, что в походе к далекому Иерусалиму можно остаться и без армии и без славы. Богатые земли за Ефратом, заселенные христианами армянами, числились за сельджуками. При правильной подходе там можно было сохранить людей и получить добычу, способную при возвращении в Европу обеспечить освободителей землями и титулами.
Овеянные славой германцы, сдерживаемые рукой Балдуина, были подобны своре волкодавов в стаде овец. И эти доводы стали куда красноречивее слов. Престарелый князь Торос, управляющий Эдессой и окрестностями, после встречи с непобедимой армией "божьего воинства" провозгласил Балдуина своим наследником и заявил, что армяне отныне не являются вассалами сельджукидов и больше не входят в их империю.
О том, что эти земли необходимо отдать представителям кесаря, никто не упомянул. На настойчивые напоминания младший брат графа Бульонского ответил, что земли не его, не отвоеванные им и управлять ему тут нечем. Это, мол, сами армяне иго сбросили. С ними и договариваться надо. Торос же, чувствуя за спиной мощь латинян, легатов и вовсе отослал, сославшись на плохое здоровье и отсутствие у тех документов, подтверждающих полномочия послов.
Пока легаты басилевса добирались обратно, "свободная Эдесса" сменила владельца. Торос умер, корону на себя воздел Балдуин, провозгласивший полученные земли графством Эдесским, Божьей милостью первым государством освобожденным от мусульман.
После такого демарша, гонцы между басилевсом и вождями похода замельтешили, но… эффекта они не добились. Никто не хотел ссорится с Готфридом и германцами. Вожди резонно указали, что земли к Балдуину пришли по наследству, а не взяты "на меч" и, соответственно, отдавать их под руку Византии никто не собирается. И забрать их у своего же собрата по оружию они никому не позволят.
После такого демарша отношения между союзниками совсем остыли. Снабжение христианского войска ухудшилось, подкреплений маленькому контингенту вспомогательного корпуса не поступало. Стало ясно, что отступать крестоносцам, вероятней всего, уже некуда.
Теперь еще и Кербога под стены Эдессы ушел.
Чем же новость была хорошей? Тем, что Кербога не двинулся сразу под Антиохию. Три недели осады и штурмов Эдесса пережила, а вот прокормить полмиллиона газиев, воинов за веру, оказалось совсем не легко. Армяне и немцы отбили все приступы армии, большая часть которой состояло из конных лучников. Войско сельджуков начало таять и Кербога, опасающийся, что за его спиной христиане возьмут штурмом Антиохию, ушел. Теперь он двигался в сторону побережья и следовало поторопиться.
Но, кто предупрежден, тот вооружен.
Вождям похода очень хотелось, чтобы так оно и оказалось.
– О чем спорим, братья? Ведь понятно, что только штурм оставляет нам путь к победе.
Готфрид отставил кубок с вином.
– Разве?
Граф Тулузский, уже немолодой и изрядно потрепанный перенесенной болезнью, устало потер красные от недосыпа глаза:
– Я думаю, что сейчас пришло время для того, чтобы вспомнить нам те слова, которые говорили мы в Константинополе. Все наши последние беды от того, что, начав угодное Господу дело, мы по пути осквернили себя клятвопреступлением.
Германец понял, куда клонит южанин:
– Я не буду требовать, чтобы мой брат принес присягу кесарю. И никому тут не позволю этого.